Карен Томпсон Уокер - Век чудес

Мы прошли в незапертую дверь и скинули рюкзаки в прихожей, на груды газет и тюки белья из прачечной. Для защиты от солнечного света на окнах вместо штор висели толстые одеяла. В углу валялся уже ненужный кислородный баллон с трубками. Мама Сета умерла в этом доме.

— Хочешь колы? — спросил он.

— Давай.

Мы выпили газировки за кухонным столом.

Отец Сета, ученый-биоинженер, был на работе, где, по словам сына, проводил большую часть времени. Сет сказал, что сейчас он занимается выведением нового сорта кукурузы.

— Если все получится, она сможет расти без света.

Сет показал мне короткую дорогу на пляж через ущелье. Это оказалась крутая песчаная тропа, устланная еловыми иголками и окаймленная обломками известняка. Пахло там как всегда — землей и шалфеем, но привычные краски Калифорнии уже померкли. Зеленый цвет постепенно исчезал. Растения умирали. Несмотря на это, в ущелье по-прежнему гудели жуки, комары и мухи — те, кто раньше служили птицам едой, продолжали жить и здравствовать.

— Осторожно, здесь есть змеи, — предупредил Сет.

Мне нравилась его расслабленная, неторопливая походка: этот парень знал, куда идет. И я, как его девушка, шла за ним точно такой же походкой.

Тропинка вильнула, и впереди показался пляж. Стоял отлив — самый сильный из всех, что я видела. Замедление оттягивало воду вглубь океана. Сотни метров дна обнажились, и теперь на нем чернел песок вперемешку с кусками железа. Нам открылась изнанка моря.

Мы замерли, наблюдая за океаном. Наши руки почти соприкасались.

Затем мы пересекли прибрежную дорогу, поднырнули под оградительную ленту и проскользнули между двух разрушенных зданий, еще мокрых от недавнего прилива. Один дом обвалился и напоминал обглоданный пирог. На его стенах висели морские желуди, ступени крыльца усеивали актинии.

Я наклонилась, чтобы разуться.

— Смотри, — сказал Сет.

И тогда я увидела китов — темных и неподвижных, напоминающих своими размерами о доисторических временах.

По пляжу ходили еще несколько человек: добрые самаритяне поливали китов свежей морской водой, волонтеры тащили от океана ведра.

Киты медленно тяжело дышали. Мы смотрели и слушали. Стадные животные переживают страдания товарищей как свои собственные. Киты, несомненно, умирали. Но мы ничем не могли им помочь и просто стояли как громом пораженные.

Сет подобрал с песка две пустые, грязные на дне пластиковые бутылки и протянул одну мне.

— Надо что-то делать. Пошли, — сказал он.

Босиком, с бутылками в руках, мы пустились к воде.

Путь оказался неблизким. Под ногами зачавкал ил. Между пальцами ползали какие-то невидимые существа. Ветер ерошил мои волосы, чешуя мертвых рыб поблескивала на солнце. Когда мы наконец добрались до воды и обернулись, то еле смогли различить людей на пляже. Они беззвучно толпились вокруг китов, размахивая руками. Все заглушал шум океана.

Мы быстро наполнили бутылки и заспешили обратно по толстому слою ила. Мы выбрали самого сухого кита — он нуждался в помощи больше других. Он лежал с краю и казался неимоверно старым. Его шкуру покрывали белые полоски шрамов. Я стала очищать его глаза от мух — сначала один, потом другой. Сет вылил наши скудные запасы воды ему на голову и в пасть. Он даже погладил кита по боку. Я чувствовала, что Сету самому не хватает нежности.

— Эй, ребята! — крикнул кто-то за нашими спинами. Голос принадлежал мужчине в панаме. В руке у него болталось пустое белое ведро. Порыв ветра унес его слова, и он повторил снова: — Этот уже мертвый.

Обратно мы возвращались потрясенные, вспотевшие и усталые. Шел двадцать третий час светлого дня. Солнце и не думало садиться.

— Дело в магнитном поле, — сказал Сет.

— Что?

В ущелье поднялся сильный ветер, который подбрасывал вверх пыль и сухие листья.

— Из-за него киты выбрасываются на берег. Им нужно магнитное поле, чтобы определять направление движения. А замедление его разрушает.

Прищурившись, я посмотрела на гладкое синее небо без единого облачка.

— Ты его не заметишь, оно невидимое, — пояснил Сет.

Те киты-смертники стали первыми. Скоро на берегу их появились сотни, потом тысячи, а потом — десятки тысяч. И люди прекратили попытки спасти их.

— Не только китам нужно магнитное поле. Нам тоже. Папа говорит, что люди без него обречены на гибель, — добавил Сет, когда мы покинули ущелье и зашагали по мощеной дороге.

Я едва слышала его — мои мысли витали где-то далеко. Да, я была влюблена, и меня преисполняло счастье от того, что я провела весь день в обществе Сета Морено.

Первые эвкалипты завезли в Калифорнию из Австралии в пятидесятых годах девятнадцатого века. Перед тем как попасть в почву нашего штата, их семена преодолели восемь тысяч километров через открытый океан. Древесину эвкалиптов предполагалось использовать множеством разных способов. Особенно их рассчитывали применять при производстве железнодорожных шпал. Но дерево оказалось бесполезным. При сушке оно искривлялось, а от гвоздей шло трещинами. Не успев стать популярной, государственная эвкалиптовая индустрия обанкротилась.

Несмотря на это, эвкалипты прижились. Во времена моего детства они росли повсюду, и во времена дедушкиного детства — тоже. Их стройные силуэты высились рядом с прибрежными скалами, пляжными утесами и футбольными полями. Продолговатые листья плавали в бассейнах, сточных канавах и у берегов водоемов с соленой водой. Больше ста пятидесяти лет эвкалипты благоденствовали в Калифорнии, превозмогая все катастрофы: землетрясения, засухи, появление автомобилей. Но теперь они гибли: кроны выцветали, а из трещин в коре сочился оранжевый сок. Наши эвкалипты медленно умирали.

Утром моего двенадцатого дня рождения я лежала в темноте, в деталях припоминая все события предыдущего дня: как Сет щурился на солнце, пока мы шли через ущелье, как он нежно гладил китов по спинам, как звучал его голос, когда он сказал: «До скорого», а потом отвернулся, вспрыгнул на скейт и, отталкиваясь одной ногой, полетел с холма. Его майка развевалась на ветру. Мне приходилось вновь и вновь напоминать себе, что это действительно случилось. Он на самом деле позвал меня с собой.

В комнате царила темнота. В доме было тихо.

Через несколько часов мне предстояло увидеть Сета на автобусной остановке, и я хотела найти правильные слона, которые помогут мне провести рядом с ним еще один день.

И тут снаружи раздался оглушительный треск. Я помню звон разбитого стекла, а потом — вой автомобильной сигнализации. Я бросилась к окну: упал самый высокий эвкалипт на нашей улице. Он проломил крышу и разрушил угол дома Сильвии.

Со временем я начала верить в приметы. Интересно, смогла бы я развить в себе более строгое рациональное мышление, если бы повзрослела до замедления? Возможно, в некоторые эпохи суеверия успешно заменяют научный подход.