Дмитрий Карманов - Я всемогущий

У меня не возникло ни тени сомнения в том, что мой собеседник приходится сыном встреченного мною старика. Я скорее удивился, если бы мне с этим не повезло.

— Хасан, — сказал я, — выпускайте заложников и выходите сами, без оружия. И давайте обойдёмся без глупостей.

Не то чтобы я верил, что он просто так возьмёт и удовлетворит мою просьбу, но, по крайней мере, стоило обозначить, чего я от него хочу. Я давно понял, что при разговоре с детьми и иностранцами нужно как можно чётче выражать свои мысли. Хасан Вагабов рисовался в моём воображении этаким большим и опасным ребёнком, при этом гораздо более далёким от меня культурно, чем большинство виденных мною иностранцев.

— Нет, — ответил террорист. — Мы не отпустим заложников. Мы требуем свободы Ичкерии и вывода войск с её территории. И самолёт.

— Хасан, — сказал я устало, — ты любишь своего отца?

Трубка недоумённо молчала. Я продолжил:

— А твои люди, они любят своих родственников? Отцов, матерей, братьев, сестёр? У нас здесь и сейчас двадцать два… — Китаев замотал головой и показал мне два пальца на одной руке и четыре на другой. — Нет, уже двадцать четыре человека родственников членов твоей группы. И мы везём новых. Мы всех их отыщем, Хасан. Всех до единого. Тебе зачитать список? — Я взял из рук Китаева листок с именами и фамилиями.

В трубке послышалась возня и приглушённый разговор на заднем плане. Через некоторое время Вагабов вновь заговорил:

— Я тебе не верю, — сказал он. — Мой отец сейчас далеко, и тебе его не взять.

— Хочешь с ним поговорить, Хасан?

Я жестом попросил подвести отца террориста и передал ему трубку. Старик медленно поднёс её к уху и долго молчал. Я уже начал беспокоиться, что связь оборвалась, когда вдруг он начал что-то говорить. Я не учил кавказских языков, поэтому не понимал смысла слов старика. Оставалось лишь догадываться о ходе беседы по интонациям. Сначала Вагабов-старший говорил негромко и как будто отстранённо, периодически прерываясь, чтобы выслушать ответ с той стороны. Потом чужие слова застучали в притихшей комнате тяжело и размеренно, как гвозди, туго входящие в плотную древесину. Под конец старик почти не говорил, всё больше слушал — и лишь из глаз его текли слёзы. Мне мучительно захотелось отвернуться.

Завершив разговор, старик молча и ни на кого не глядя, оставил трубку. Я взял её, сглотнул, чтобы унять подступивший к горлу комок, и проговорил в микрофон:

— Хасан, ты ещё здесь?

Трубка молчала, но я слышал тяжёлое дыхание на том конце провода.

— Я знаю, что ты здесь, Хасан. Так вот, послушай меня. Сейчас восемнадцать тридцать. Я даю тебе час, слышишь, ровно час для того, чтобы ты собрал своих головорезов — а я знаю их всех поимённо — и вы с ними по одному, без оружия и с поднятыми руками вышли из здания санатория. Ровно в девятнадцать тридцать и далее каждый час мы начнём расстреливать ваших родственников. Первым — в девятнадцать тридцать — умрёт твой отец. Ты меня понял?

— Он умрёт достойно, — ответил Вагабов, и сквозь усилившийся акцент звучала еле сдерживаемая ярость. — А тебя, собака, я ещё найду и придушу.

— Он умрёт из-за тебя. И не только он — но и все ваши родственники. Мы под корень вырежем роды всех участников твоей группы. Ты взял наших заложников. А я взял ваших.

— Я требую самолёт! — Террорист сорвался на крик. — Самолёт, немедленно! Иначе я своими же руками начну здесь всех убивать!

— У тебя осталось пятьдесят восемь минут, Хасан. Помни — ровно в девятнадцать тридцать умрёт твой отец. Советую тебе выйти раньше.

Я нажал клавишу отбоя. Прядь волос липла на мокрый лоб.

В комнате стояла тишина. Все присутствующие смотрели на меня. Все, кроме старика Вагабова.

Я кинул взгляд на часы:

— Ждём.

Старика увели, все вновь засуетились, продолжая прерванные дела.

Китаев, распрямив широкую спину, смотрел на меня как человек, обнаруживший у домашней кошки ядовитые змеиные зубы.

— А если они не согласятся, если не поверят нам? — наконец спросил он. — Не будем же мы в самом деле стариков расстреливать?

Я почувствовал, что холодная капля ползёт по позвоночнику. Пожалуй, впервые я поставил на своё везение жизни других людей.

— Поверят, — ответил я.

Следующие сорок минут прошли в нервном ожидании. Несмотря на прохладную погоду на улице и работающие на полную катушку кондиционеры, обстановка в штабе казалась раскалённой. Террористы несколько раз выходили на связь, требовали самолёт и обещали начать убивать заложников, однако я повторял лишь то, что уже сказал. Выстрелов со стороны санатория по-прежнему не было.

Наконец, за пять минут до истечения срока ультиматума, дверь санатория открылась. Штаб был в полутора километрах от места событий, однако мы наблюдали за захваченным зданием с помощью десятка камер, поэтому немедленно увидели всё происходящее. На крыльцо один за другим выходили террористы. Наши снайперы сразу же взяли их в прицел, однако я отдал приказ не стрелять.

— Оружия при них не наблюдаю, — нервно сказал майор в спецназовской форме от соседнего монитора.

Шестнадцать человек вышли на крыльцо, украшенное скульптурами весёлых дельфинов. Я впился глазами в фигуры террористов, пытаясь угадать, кто из них Хасан Вагабов. Впрочем, он быстро обнаружился сам, выйдя вперёд. И тут я заметил, что от него к другим террористам тянется провод.

— У них бомба! — охнул кто-то позади меня.

И словно это было сигналом, раздался взрыв. Спустя несколько мгновений на крыльце остались лишь скульптуры дельфинов и покорёженные трупы.

Вернувшись в Москву, я первым делом встретился с Солодовниковым.

— Ты молодец, Платон, — говорил он, прихлёбывая кофе в VIP-зальчике ресторана «Sky Top» на Тверской. — За один день провернул такое дело — и террористы обезврежены, и заложники все как один целы и невредимы. До тебя, кажется, это не удавалось никому.

Я вздохнул и посмотрел в серое московское небо. На душе было гадко.

— Ты что, переживаешь, что эти «Дети Джихада» с собой покончили? — Олег чувствовал моё настроение. — Так я бы сказал, что нам даже повезло — меньше возни. Смертная казнь отменена, посадили бы их в тюрьму — сразу же объявились бы новые группы, которые захватывали бы заложников с требованиями освободить этих самых «Детей».

— Всё верно, Олег, — я оторвался от созерцания небесной мути. — Правда, я всё-таки недосмотрел. Не продумал такой вариант событий — вот и получил сюрприз.

— Тебе иногда хочется контролировать вообще всё. Но ты же не Господь Бог, Платон.

— Да, наверное, — я улыбнулся. — Пока что.

В зал бесшумно вплыла официантка и убрала использованную салфетку. Солодовников проводил её взглядом.

— Так зачем ты меня позвал-то? — спросил он. — Нет, я, конечно, никогда не против просто так попить с тобой кофе, как в старые добрые времена, но ведь наверняка у тебя есть какое-то дело.