Алексей Мороз - От легенды до легенды (сборник)

Только Труба заголосила в истерике, но Беделла, мигом оказавшись рядом, влепила ей пощечину и велела увести к Тиндане.

Меня обступили северянки, Гр э гда подошла ближе всех и отчаянно зашептала:

— Заэле, скажи Беде, что мы тоже хотим защищать Институт, пусть лучше мы умрем в битве, чем… — Ее губы предательски задрожали.

— Интересно, почему бы тебе самой не подойти к Беделле? Боишься ректорского гнева, защ-щитница?

Ну вот, так-то лучше — вместо зарождающихся слез, страха и обиды на судьбу злость, пусть пока и на меня…

Девушки-северянки осуждающе смотрят, а вот подошедшая Беда опять раскусила мою очередную маленькую хитрость. Грэгда и ее землячки расступаются, давая дорогу госпоже ректору, и та подходит ко мне и говорит тихо-тихо:

— Сумеешь удержать их от истерик, пущу на стену; нам сейчас каждый боец нужен… но именно боец, а не… — Она не находит слов, но я и так все понимаю.

Теперь главное — дать правильный ответ. Заглядываю в льдистые, вечно холодные глаза, и меня посещает безумная догадка: я знаю, что ответить!

— Их не надо удерживать, дети Северных гор сами становятся спокойны как лед, когда это необходимо, вы же знаете это по себе, госпожа ректор.

Беделла медленно кивает, а я увожу девушек к груде оружия.

Когда забил Большой колокол на колокольне Святого Лаурлинна, возвещая о том, что враги вошли в город, страх и замешательство, словно по волшебству, уступили место деловой сосредоточенности и готовности к битве.

Стражники, служители и обученные воинскому делу девицы заняли места на стене и у бойниц надвратных башен. Прочие были разбиты на команды подносящих боеприпасы (стрелы, глиняные шарики с горючим порошком, а также колбы с Дыханием дракона, Мертвящим туманом, Облаком слез, Пожирателем металла и прочими поэтически названными зельями — вот когда пригодились запасы профессора алхимии Исбони!) и уносящих раненых.

Ворота Института выходили на Ратушную площадь, которая сейчас была пуста, но так продолжалось недолго.

Звон мечей и топоров все приближался с окраины города, и вскоре на освещенную факелами площадь хлынула первая волна нападавших.

Началось!

Лучники и лучницы из башен дали первый залп, сбросили первые колбы с алхимической гадостью, но оджхарцев это не остановило, главная площадь города стремительно заполнялась.

Впрочем, я заметила, что далеко не все оджхарцы прут сюда; со стены было видно, как огненные реки факелов растекаются по улицам города, как отрава по крови.

Двери Ратуши продержались минут двадцать. Бедный господин Байа! Некстати вспомнилось, как на Августовском балу по случаю начала учебного года толстяк-бургомистр оттоптал мне все ноги и дико смешно извинялся на каждой фигуре танца…

На дальнем от нас краю площади наметилось какое-то движение.

Этого не может быть! Я была уверена, что таран уничтожили еще в начале осады. Но, присмотревшись получше, я поняла, что воистину глаза у страха велики — этот таран не шел ни в какое сравнение со своим предшественником и был гораздо меньше. Да и не удалось бы того исполинского, предназначенного для городских ворот монстра протащить узкими извилистыми улочками окраин Рамеды.

Но что меня насторожило — это легкое свечение вокруг окованного железом бревна. Я не была уверена, но рисковать не хотелось, и я позвала:

— Глэкири!

Ждать пришлось недолго, запыхавшаяся Глэкири стрелой взлетела по ступенькам надвратной башни. Из-за чрезмерно быстрого подъема она не могла вымолвить ни слова — задыхалась, но я не стала ждать вопросов, а просто указала в сторону тарана.

Ее лицо побледнело, а глаза расширились.

— Таких заклятий не должно быть, — от ее тона я похолодела.

До сих пор я не видела, как Глэкири колдует «по-крупному». Зачет по Иллюзиям не в счет — она тогда наколдовала тьму, где не было видно ни зги.

Ее глаза, и прежде светло-серые, стали почти бесцветными, а зрачки расширились и вроде как вытянулись и приняли кошачью форму, хотя последнее вполне могло мне показаться. Быстро двигающиеся в пассах руки окружило фиалковое сияние.

Я инстинктивно шагнула назад. Не знаю почему, но к магии я всегда относилась с большой подозрительностью и даже боязнью.

Глэкири выкрикнула какое-то слово, что-то вроде «хааш'нэ», и простерла руки навстречу тарану. Я проследила взглядом за направлением Силы, но никакого видимого эффекта ворожба Глэкири не произвела. Лишь присмотревшись, я заметила, что свечение на грани видимости, окружавшее ранее таран, исчезло.

Глэкири ар-Эшшанг.

Ночь с 15 на 16 ноября 838 г.

Я хватала ртом воздух и смотрела на это… и чувствовала, что меня разбирает злость.

— Таких заклятий не должно быть.

Если обычным зрением можно было увидеть лишь слабое свечение, то я видела, что это — лишь грань, вход в пространство Арнэм-тьйях Ваэрт, только вот вход неправильный … Заклятие было чудовищно исковеркано; чего бы ни коснулся таран, камня, дерева, металла, он мгновенно старил предметы, изымая и калеча их душу при переходе в пустоту. Наивны те, кто думает, что не обладающие сознанием не имеют души; их так и называют — неодушевленные. А я уже почти чувствую, как страшно, как отчаянно будет кричать душа ворот Института, видевшая многие поколения благородных девиц, встречавшая нас, растерянных, скучающих по дому и родным, робеющих перед всем новым, ободрительным уютным скрипом створок.

Та часть меня, что гораздо мудрее и старше, ярится.

Как посмели эти недоучки извратить суть пустоты Арнэм-тьйях Ваэрт, куда приходят, чтобы испытать силу воли и испросить совета в потаенных уголках души?!!

Не знаю, откуда пришло это знание, но теперь я знаю-чувствую-помню, что «почувствуй-себя-мертвым» изначально создавалось не как боевое заклятие, но как средство познания себя, на грани смерти ведь врать не станешь даже себе. Смерть, она вообще не признает лжи…

Может, именно благодаря влиянию этой смертной пустоты мы с Аэ так быстро поняли друг друга и простили.

А эти уроды внизу, так называемые маги Оджхара, похоже, даже не догадываются, что неверно скопировали заклятие. Впрочем, какая разница…

Я простираю руки к тарану:

— Хааш'нэ [106] Прочь, сгинь ( оджахарск .). ! — И заклятие послушно развеивается. Чувствую облегченный вздох жутко перекрученных линий Силы, они распрямляются, схлопывая проход.

Слышу голос Заэле, словно издалека:

— Ты как?

Странное состояние раздвоенности покинуло меня.

— Жива, — криво улыбаюсь.

Заэле ар-Олскрок.

Ночь с 15 на 16 ноября 838 г.

— Ты как?

— Жива. — Она улыбалась. — Теперь это просто стенобитное орудие, эта мерзость… — Глэкири поморщилась, — ушла.