Алексей Мороз - От легенды до легенды (сборник)

— Раньше, дескать, шайка бесчинствовала у самого Хабаша, а это далеко. И они сами тут мало знают, но очень, очень боятся, ведь, если что, Легион не успеет, всех вырежут. Вот и молчали, надеялись, что господин капитан и его люди и так, по следам, найдут шайку и перебьют.

— Я правильно понял, что он ни в чем не признался?

— В том, что нам дурили голову здешние, нет.

— Куда сейчас?

— В миссию. Может, хоть от святого отца толк будет.

В маленьком очень чистом дворе было полно цветов и вьющихся растений. Тоже маленький и чистенький монах снял садовые перчатки и плетеную шляпу и приветливо улыбнулся. Он очень много знал о цветах и куда меньше о том, что творится за стенами его миссии. Выслушав про связавшихся со злыми духами разбойников, главарь которых то ли воскрес, то ли украл имя и силу мертвого злодея, миссионер скривился, но безобидность своих здешних подопечных подтвердил и то, что они очень, ну очень сильно напуганы, признал. Кем и чем? Разъяренными кокатрисами или чем-то другим? Любитель цветов пожевал губами и объяснил, что о возвращении отряда в деревне не говорили, но две недели назад приходила женщина и просила бога сильных людей перевести через мост Мертвых ее мужа-охотника, пропавшего в саванне вместе с двумя другими мужчинами. По словам женщины, вдовой ее сделал Тубан.

— Если она вообще вдова, — усомнился Дюфур. — Пропавшие могли идти впереди нас и развешивать на кустиках лоскутья.

— Могли, — согласился капитан. — Но теперь впереди нас никто не побежит.

Деревню обложили, как вражескую крепость, привлекли в помощь миссионера и принялись перетряхивать все и вся. Вечер, ночь и следующее утро были убиты впустую — ничего подозрительного раскопать не удалось, и никто из гаррахов ни сказал ничего, за что можно было зацепиться. Трясущиеся от ужаса туземцы как молитву повторяли одно и то же: пришел Тубан, пришла беда. Те, кто видел аргата, мертвы. Те, кто видел его людей, мертвы. Разбойники убивают всех. Почему? Потому что аргаты. Ходят через перевал Духов, духи убивают, и они тоже убивают…

Повторяли рыбаки, охотники, старики, дети — все, и все боялись, это бросалось в глаза.

— Странная история, — в конце концов засомневался и Поль. — Не могут же они сами верить в свое вранье, а они верят.

— Зато я не верю, что счастливые обладатели двухсот с лишним тысяч золотом останутся любоваться этим богатством в саванне, — отрезал Пайе. — И еще я не верю, что гаррахи способны такое провернуть сами, хотя на побегушках быть и могут. Хабашиты с аксумитами за Реку не заходят. Я уже о своих подумывал, только все, кто уцелел, — в Алможеде.

— Тогда остаются черти, — хмыкнул журналист. — Но доктор запишет нас в мракобесы.

— Сначала вывернем наизнанку царька. Он первым навел нас на «следы», возможно, с самого начала был заодно с грабителями.

— Я как-то не понял, что он вообще собой представляет? На первый взгляд, ни рыба ни мясо, но посох у него роскошный — хоть сейчас в Оперу.

— Род их всегда тут верховодил, вот и таскает символ власти; странная штука, даже вы обратили внимание. Надо думать, осталась от каких-то древних царей. Гаррахи ж не всегда таким несчастьем были, города строили не хуже аксумитов, а нынешний заправила себе на уме, на хабашитов поглядывает. Мы местными делишками особо не интересуемся, а Хабаш с колбасниками не так уж и далеко. Если бы конвой пропал здесь, я бы знал, кого трясти.

— Так больше все равно некого. Конечно, не мое дело, но здешнего мэра я бы тоже без присмотра не оставлял, охотники-то пропали.

— Почтенный старейшина отправится с нами. Соберем всех вместе и посмотрим. Святой отец тоже не помешает.

— Как бы цветы без него не завяли, — усмехнулся журналист. — А с остальными что?

— Пока ничего.

Уже в сумерках, для острастки пристрелив и зажарив несколько мелких местных коз, легионеры двинулись в «столицу». Пришлось поторапливаться — новость о рассерженных людях с ружьями не должна была их опередить.

Их все же опередили, хоть и не так, как опасался Анри. Вернувшиеся разведчики только и смогли, что прохрипеть: «Господин капитан, всех… да… точно всех…»

Потом Тома тряс головой, глотал из чужой фляги, позабыв про свою, так и висевшую на поясе, и пытался докладывать. Его слушали и молчали, слов не находилось даже у Монье, и дело было не в смерти — с ней в Легионе давно свыклись, просто смерть всегда являлась к кокатрисам сама, а сейчас они вторглись в ее владения. Когда лицо разведчика начало багроветь, капитан ровным голосом велел вернуть флягу и доложить, как того требует устав. Легионер вздрогнул, вскинул руку к кокарде и очнулся. Он был отличным разведчиком, капрал Тома, и, прежде чем погнать коня к своим, проехал главной улицей до «Пале-Рояля». И вошел.

Налитые кровью глаза «ели» начальство, а ставший деревянным голос бубнил, что селение вырезано подчистую — люди, домашний скот, собаки, птица до последнего цыпленка. Что мертвые так и лежат, где их настигла смерть. Что многое сгорело, но «дворец» — нет. Что убийцы не взяли ничего даже у царька. Что чужаков не обнаружено, только следы неподкованных лошадей и стервятники. Кружат, но пока не спускаются.

— Ясно. — Пайе обернулся к Полю: — Вам лучше остаться с обозом.

— Ну уж нет! Я не для того…

— Как хотите! — Капитан приподнялся в стременах. — Вперед. И смотреть в оба.

Легионеры входили в «столицу» с оружием на изготовку, они могли, нет, они хотели немедленно вступить в бой, а их встречала тишина, с полным правом называвшаяся мертвой. Чадили уголья на месте сгоревших хижин, нареза́ли в небе круги падальщики, лениво гнал вдоль «виа принципалис» пыль несильный ветер. Дым и пряный аромат близкой саванны пока глушили запах мертвечины, а кровь успела свернуться и почернеть.

— Выставить посты, — хрипло, кажется, сегодня охрипли все, велел Пайе. — И со стороны озера тоже. Первый взвод со мной. Кайфах, ты со своими — тоже. Остальным прочесать деревню. Меньше чем по трое не ходить. Искать выживших, искать следы, искать… все, что даст понять, какая чертовщина здесь творилась.

Фыркали и прижимали уши, переступая через тела, лошади, кривлялись короткие уродливые тени, порой с небес раздавался резкий птичий крик. Дорога была знакомой и единственной. От похожего на бутылку дерева к «Пале-Роялю». На полпути капитан не выдержал, закурил, и именно поэтому Поль выдернул руку из кармана, в котором держал портсигар.

Ехали молча, кто-то глядя прямо перед собой, кто-то — опустив глаза, но Дюфур заставлял себя смотреть и запоминать. Получалось с трудом, хотя за спиной медика-недоучки остался анатомический театр, а в начале репортерской карьеры он видел трупы и «постарше», и пострашнее. Но не десятками на залитой равнодушным солнцем земле и не вперемешку с располовиненными козами и псами.