Алексей Мороз - От легенды до легенды (сборник)

Вслед за свежими экскрементами, что было противно, унизительно, но не опасно, вниз полетели камни: сперва мелкие, но потом под ноги лошади младшего из лейтенантов плюхнулся немалый осколок. Лицо Анри стало жестким.

— Помнится, вы хотели посмотреть, на что способна моя игрушка? Пожалуйста!

Почти тридцать шагов, как на глаз определил Поль, но для хорошего стрелка это не проблема. Серая туша покатилась вниз; еще два выстрела, и оба столь же точны. Стадо, бросив бомбардировать кокатрисов, кинулось вверх, но капитан достал еще пару дряней, правда, одна оказалась лишь раненой и с визгом забилась на скальном карнизе. Пришлось потратить шестой выстрел.

— Все. Для револьвера теперь слишком далеко. — Анри принялся перезаряжать свое оружие. — Что скажете?

— Э-э-э… Остается признать, что этот этап я проигрываю с разгромным счетом. И ладно: такая скорость и точность весьма неуместны на дуэлях. Пойдут сплошные покойники, что как-то неприлично… О чем мы говорили?

— О том, что мне докладывать, а вам — писать. Поступайте как хотите, но имейте в виду, что мой полковник узнает все.

— Черт знает что! — Ле Мюйер поднял глаза на подчиненного. Стояла середина июня, и за окном колыхался серый занавес ливня. — Я вам верю, не могу не верить, но для рапорта такое не годится… В Алможеде не поймут, выше — тем более. Нужно нечто другое, что не задевало бы… честь Легиона и не воняло серой.

— Хорошо, — угрюмо произнес Анри, — пусть будет сговор гаррахов с колбасниками или еще что-нибудь. Только, ради всех святых, пишите сами.

— Мы же с вами цивилизованные люди. — Генерал с мягким укором смотрел на посмуглевшего и постройневшего журналиста. — Ле Мюйер защищает подчиненных, но вы? Неужели вы думаете, что я накажу своих кокатрисов за то, что они обошлись без судебных проволочек?

— Не думаю. — Дюфур глотнул местного вина, при всей своей необычности очень пристойного. — Но я видел этих аргатов собственными глазами. В алых шаммах и на молочно-белых конях. Впрочем, в отличие от ле Мюйера и Пайе я понимаю, что можно предлагать начальству и публике, а что лучше оставить при себе. Ваши подчиненные заслужили панегирик, и они его получат, а читатели получат экзотику, намек на алеманские происки и уверенность как в том, что Легион порвет в клочья всех, кто встанет на его пути, так и в необходимости продвижения в Аксум. Кстати, мне понадобится ваша фотография.

— Разумеется, вы ее получите. — Мягкий укор сменился горделивым блеском, подбородок непроизвольно вздернулся — отважный и верный сын Республики уже видел себя на страницах «Бинокля». — Я несказанно рад нашему сотрудничеству.

— Я тоже, — заверил Поль.

— Кстати, мой друг, — генерал слегка понизил голос, — я обдумал наш прошлый разговор и согласен, что «Письма из Алможеда» должны быть продолжены. Конечно, я не Дирлен…

— Вы и не можете им быть, — утешил понявший, к чему идет, репортер, — наше время требует иных людей и иного подхода.

— Да-да… Но, решившись в некотором смысле взяться за перо, я нуждаюсь в совете. Как вы думаете, с чего лучше начать?

— Начните с него, — репортер указал на картинку с рассевшимся на карте кокатрисом, — вернее, с его прадедушки. Если не ошибаюсь, в 1798-м «Нью Тайм» опубликовала карикатуру, где нашего любимого петуха изобразили изрядно ощипанным, с вырванным хвостом, но в знаменитом берете первого консула. Консулу это так понравилось, что он заказал копию, только ободранный петух на ней превратился в пусть небольшого, но смертоносного монстра. Вышло столь удачно, что капрал так с кокатрисом и не расстался; их разлучила только смерть. Когда же Вторая Республика восстановила в правах петуха, изгнанный с герба кокатрис задержался в Экспедиционном легионе, склоняя зарящихся на наш кофе альбионцев и алеманов к скромности.

— Я бы не хотел лишний раз вспоминать басконца, — забеспокоился генерал. — Понимаете…

Дюфур понимал прекрасно, просто ему захотелось проверить.

— В таком случае начните со своего приезда, с того, как вам, еще молодому полковнику, чудились за глухими стенами сказочные сады и смуглые красавицы в невесомых шелках. Это вне политики, и это понравится, как и завуалированные намеки на знатность. Сейчас голубая кровь в моде, а Конвент, уничтожив дворянские книги и королевский архив, дал каждому гражданину право на прадеда-герцога.

— А вы шутник. — Командующий откинулся на спинку стула и расстегнул верхнюю пуговицу. — Впрочем, мой дед и впрямь был графом, а ваш?

— Я внук имперского капрала и правнук бондаря, — сказал истинную правду Дюфур и откланялся. Его ждали визит к губернатору, прогулка по кофейным плантациям, Долина Царей, и, черт возьми, он так пока и не добрался до границ Хабаша!

На внутренней стороне до боли знакомой стеклянной двери красовался свежий газетный лист. Наметанный взгляд Дюфура тут же определил, что его фельетон занимает лучшее место на полосе и фельетон этот уже четвертый из шести отправленных пантелеграфом из Помпей. Спешка не удивляла: прения в Национальном Собрании были в разгаре, и патрон лил на мельницу премьера любую воду, какую только мог выжать из сотрудников и новостей.

Поль с усмешкой повернул надраенную папашей Леру ручку и оказался на широкой лестнице, одновременно роскошной и неопрятной. Подзабытый запах типографской краски, светильного газа и табака подтверждал — он вернулся туда, где ему надлежит быть, и никакие саванны, хасуты и бабуины не стали и не станут его настоящей жизнью. При всей своей экзотичности они слишком примитивны, а следовательно, неизменны, читай — скучны.

— Кого я вижу! Дюфур! — Коллега Руссель тоже неизменен. По крайней мере в пристрастии к обтягивающим брюкам и туфлям с чрезмерно острыми носами.

— Собственной персоной, дружище.

— А ты похудел.

— А ты нет.

— В парламентах не худеют. Ты в самом деле трогал гепардов?

— Нет, но мне о них рассказал старик-туземец, пока кобра, которую он заклинает, чистила зубы.

— Патентованным средством, надеюсь? Иначе зачем бы «Ив и Готье» второй год нам платили? Прости, спешу к своим сенаторам, у них наклевывается премилый запрос со скандалом, строк на триста, не меньше! Выпьем как-нибудь по кружечке?