Морис Дантек - Вавилонские младенцы

— Моего брата зовут Даниэль Туркот. А я — Валентина. Валентина Лозон.

Она протянула Торопу руку. Тот пожал ее.

Короткий электрический разряд пронзил Торопа. Он прекрасно знал природу этого явления. И знал, к чему оно может привести.

Тороп понял, что больше ничего не может поделать.

— Черт, почему я? Я же на двадцать лет старше тебя и…

— Знаю, ты мне в отцы годишься, но, блин, в какой-то момент я подумала, что имею дело со столетним старцем.

Смех девушки казался вереницей хрустально-чистых нот, которые кто-то перебирает, как четки. Она вызывающе обвилась вокруг Торопа.

«Давно меня так не целовали», — подумал он.

Когда они разделись, Тороп случайно заметил в зеркале свое отражение и, немного смутившись, отвел глаза от собственного тела, закаленного многолетними испытаниями. После трех недель строгого режима в киргизских горах он похудел, но шрамы на лице, ногах, спине, животе и целая коллекция интимных татуировок делали его похожим на человека, страдавшего каким-то кожным заболеванием, скорее отвратительным, чем вызывающим сострадание.

Однако девушка нисколько не разделяла его сомнений…

Тороп встал, надел трусы и футболку и направился к холодильнику:

— Хочешь пива?

— Да, оно в ящике для овощей.

Тороп открыл ящик и вытащил оттуда две бутылки.

В комнате негромко звучал голос Нэнси Синатры. Это было так же сладко, как если бы они смаковали мед, сидя у слегка потрескивающего костерка. Подобные ощущения почти заставили Торопа поверить в то, что счастье возможно.

«Вот черт, — подумал он. — Все это слишком хорошо».

Чуть позже, после того как они снова занялись любовью, Тороп раскинулся на кровати. Его подружка медленно, но верно погружалась в зыбучие пески сна.

Он полежал десять минут. А затем встал.

Следовало подстраховаться. Он совершил глупость, но не стоит усугублять ситуацию. Нужно вернуться домой до восхода.

Тороп наскоро оделся.

— Уходишь? — сонно спросила девушка.

— Да, — ответил Тороп. — Завтра рано вставать.

— Обычное дело, — сказала она, роняя голову на подушку.

— Что?

— О боже, обычное дело. Half night stand, [54] Остановка на полночи (англ.). чтобы перепихнуться по-быстрому. На это всегда хватает двух часов.

— Мне очень жаль, — произнес он с глупым видом.

— Вам всегда жаль. Пока.

Тороп сбежал, сказав себе, что больше никогда ее не увидит.

И это его совершенно не огорчало.

— Господин Горский, я говорю абсолютно откровенно. Нет никаких поводов для беспокойства.

Доктор Уолш наблюдал, как цепочки нуклеотидов соединяются, образуя ген, кодировавший гемоглобин соловья. Вихри цифр, заполонившие экран, сменялись кривыми, иллюстрировавшими процесс химического обмена в искусственной плаценте.

Горский тихо выругался. Потолочный светильник и несколько дежурных ламп заливали лабораторию холодным, бледно-голубым металлическим светом. Это была «операционная» — стерильное помещение, дезинфицированное и защищенное от любой возможной инфекции биологического происхождения. Горский и врач были в синих комбинезонах и защитных масках. Доктор терпеливо перемещал одну за другой какие-то белые шары. Хирургические щипцы с автоматическим управлением стали продолжением его правой руки, протезом из начищенного до блеска алюминия. Система последовательно вспыхивавших светодиодных индикаторов и вращавшихся углеродистых блоков жужжала при каждом движении, как электробритва.

Доктор Уолш напоминал старого филина. Его маленькие глазки поблескивали желтым за круглыми очками и радужной маской. Горский, которому было о нем известно все, знал, что доктор был известным орнитологом и гением молекулярной биохимии. «Со временем он наверняка сам станет похож на птиц, которых изучает», — подумал Горский.

— Зулганин должен был вам сказать, в этом нет ничего необычного. Думаю, причин для волнения нет.

Говоря это, старый желтоглазый филин с рукой-протезом даже не поднял головы. Его голос, усиленный микрофоном, прицепленным к комбинезону, перекрыл шум в операционной. Доктор открыл прозрачную панель какого-то аппарата, над которым нависала длинная труба в алюминиевой пленке, положил туда яйцо, закрыл панель и свободной рукой нажал несколько клавиш. На экране появилась и начала медленно вращаться форма, образованная переплетением каких-то нитей. Яйцо поворачивалось на диске опалового цвета. Это сопровождалось частыми вспышками.

— Мы должны сделать все, чтобы товар не был поврежден, — ответил Горский. — С учетом цены, за которую мы его продаем, клиент вправе рассчитывать на безупречный сервис.

Доктор Уолш изящным движением щипцов снял яйцо с вращавшейся платформы, поместил его под круглое стекло микроскопа с туннельным эффектом и приник глазом к видоискателю.

— Послушайте, полученные вчера данные ясно говорят об одном: зародыши развиваются нормально. Женщина перенесла несколько приступов головокружения, что на данной стадии развития вполне допустимо. Это самое главное.

Горский шевельнулся, и табурет зашатался под его весом. Не стоит считать его идиотом. Этот старый филин врет.

— Чем именно она больна, доктор Уолш? — произнес он ледяным голосом.

Доктор Уолш оторвал взгляд от видоискателя и обернулся. Сквозь прозрачную маску на Горского уставились желтые, хищно блестевшие глаза.

— Должен вам напомнить, что именно вы несете ответственность за идеальное здоровье носителя. Вспомните: именно вам мы поручили скопировать чип с ее генетическим кодом и убедиться, что она не является носителем дефектного гена или какого-либо вируса. Это ошибка, которой мы больше не совершим, уж поверьте мне.

Горский сглотнул и промолчал.

Его команда годами отрабатывала транспортировку людей. И облажалась, недостаточно тщательно проверив важное обстоятельство. А потом Романенко лишь сделал катастрофу реальностью: скопировал чип с генетическим кодом, не думая о последствиях.

Горский не предупреждал его ни о чем таком и теперь даже не мог сорвать раздражение на полковнике.

Доктор Уолш не сводил с Горского глаз. Тот выдержал его взгляд, думая, что из всех, кто вовлечен в эту проклятую операцию, доктор — единственный, кому не страшно (за исключением, естественно, самого Горского). Жадность доктора была безгранична, он точно знал, чего хочет, и был готов на все, чтобы это получить. Горский вынужден был изменить свое мнение. Тиссен — всего лишь клоун с Уолл-стрит. Доктор Уолш убедил выскочку, что у него в руках сосредоточена реальная власть, и без лишней нервотрепки сохранил контроль над ситуацией. Он согласился на кандидатуру Зулганина, потому что тот был посредственностью. Благодаря ему лавочка работала, пока Уолш посвящал все свое время исследованиям, новому хобби — созданию… как он это называет?