Teronet - Боги и Боты

На второй неделе мы начали ходить, и я смог лицезреть в зеркале наше лицо в полной боевой раскраске. Напоминало Мэрлина Мэнсона. Белая краска закрывала всё лицо, чёрным были обведены глаза и губы. Белёсые линзы. На всю эту красоту сверху спадали чёрные пряди волос. Тело девушки было не шибко сексуальным, и я не испытывал никакого возбуждения, когда она раздевалась и мылась под душем — только неловкость. Но постепенно я настолько привык к тому, что при взгляде вниз можно увидеть две выпирающие грудки с крупными тёмными сосками, что перестал обращать на это внимание. Ну, соски. И чо!?

Когда мы оставались одни, я погружался в поток её мыслей, с которым всё больше и больше примирялся. Вскоре он стал восприниматься мною как какой-то родной, пусть и не свой собственный, но близкий и понятный человек.

Потом нас привезли домой. По ощущениям был конец лета — ранняя осень. Домом нашим был средневековый трёхэтажный замок площадью около трёх тысяч квадратных метров. Где-то в Европе. Я всё никак не мог определить страну, так как практически не слышал иностранной речи. Весь медицинский персонал, а также боты-водители и прислуга, говорили по-русски. Это могла быть Германия или Австрия. Но с тем же успехом и любая другая европейская страна. Ну, замок. Ну, и что!? Его и построить можно заново. В любом стиле, практически.

К нам в гости стали съезжаться шумные подростковые компании, которых, видимо, созывали всё те же родственники, чтобы нас с Кэт как-то развеселить и настроить на позитивный лад. Среди прочих был и этот напыщенный англичанин Гарри в очках. Очки он, видимо, носил из соображений той же самой напыщенности. Наверное, очки — это единственное, что отличало в наше время настоящего аристократа от всяких выскочек, типа потомства русских нефтяных олигархов.

Он, разумеется, был с нашей подругой Дженни (а если по-русски, то просто Женей). Они всё время были вместе. С утра прогуливались на лошадях, играли в крикет, танцевали по вечерам на танцплощадке в шатре. Но в один день, ему всё же удалось улучить момент и подойти к нам. Джейн, видимо, отсыпалась после бурной ночи. Мы сидели на свежепостриженной траве в тени собственного замка, погружённые в прослушивание нашей любимой депрессивной группы lnterferons. Разглядывали бредущих по газону ботов-дезинфекторов и распыляющих нано-борцов с микробами. Он что-то спросил. Мы, моргнув левым глазом, отключили музыку в ушах и вопросительно уставились на него.

— Who is he?

— Кто «he»?

Он высокомерно задрал подбородок и слегка приподнял руку, чтобы указать в район нашего живота.

— Никто… nobody.

— I don’t believe you.

— And l don’t care.

Нам уже не хотелось смотреть на него и любоваться, как раньше, благородными чертами его лица. Хотелось дать ему по этой аристократической морде. Или плюнуть… что-нибудь, короче, сделать нехорошее с его породистой внешностью. Страна его уже давно на дне морском, а он всё хорохорится…

— So, I too.

— Вот и вали отсюда!

Он скривил улыбку, слега поклонился, как нам показалось, издевательски — этакая тонкая издёвка в еле заметных жестах и позах — развернулся на каблуках и пошёл прочь, к своей шумной компании островных аристократов. Они издевались над одним из ботов.

За этой сценой издалека наблюдал второй наш ухажёр Ян — молчаливый мальчик в шерстяном костюме с зализанными волосами. Да, он, конечно, не такой гламурный альфа, как этот. Скорее — бета. Простой, без выкрутасов, надёжный. И, кажется, влюблённый. Вот он без лишних вопросов: «кто?», «от кого?», «откуда?» — возьмёт замуж и ребёнка будет воспитывать, как своего. Хороший мальчик, хоть и поляк. С другой стороны, почему поляк — это плохо. Его папа — газовый король маленькой, но гордой страны. И, конечно, наша семья будет в шоке от такого выбора. Но что ж делать? Видимо, такая у нас с Кэт судьба — их шокировать.

Подошёл ай-бот-посыльный. От персональщика мы отказались ещё до Погружения и потому родители использовали вот этого, чтобы бесить нас выходить с нами на связь. Он был похож на почтальона, и я про себя называл его Печкин. В голове возникли образы родителей, спроецированные на газон.

— У нас к тибе важни ток.

Мать:

— Заиди плиз в обедни хол.

Отец:

— Ай-бот тибиа праводит.

Ну, конечно, разве мы могли вспомнить, где у нас обеденный зал — столько лет в коме!

— А так нельзя поговорить?

Отец:

— Ест теми, чта низа давериат ботам.

Мать:

Ми тебиа вери аск.

Родители наши были зациклены на чистоте. Внутри всех этих готических башен из дорогущего натурального камня был выстроен фактически дом в доме, где благодаря современным нано-материалам и технологиям царили комфорт и стерильность 22-го века. Чтобы попасть в жилой сектор замка, нужно было пройти обработку в стерильной шлюзовой камере, увлажнить волосы специальным защитным гелем и переобуться… в общем, лишний раз туда заходить не хотелось. Ну, только если очень просят.

Двери во внутренние жилые помещения открывались только ботами, на прикосновения людей, в том числе и таких близких родственников как мы с Кэт, не реагировали. Проезжая по бесконечным комнатам на траволаторе, мы слушали релаксирующую музыку и разглядывали галлюцинации с видами на тропические пейзажи — поначалу, только на стенах, а уже в самом обеденном зале по всему внутреннему пространству. Возникло ощущение, что трава и песок практически нас окружают, покушаясь на белую стерильную поверхность пола и перекрытий, вылезая тут и там за пределы стен. А пальмы нависали над головами, слегка покачиваясь на ветру и перемещая тени и солнечные блики у нас на лице. А когда мы сошли с травалатора, то ощутили под ногами вязкий тропический песок. Чуть позже, уже сидя за столом, стоявшим посреди зала, мы боролись с желанием скинуть тапки и ощутить босыми ступнями набегавшую пенистую волну.

Родители сидели на другом конце стола все в белом и в окружении ай-ботов-официантов. Они даже казались частью проекции — чем-то нереальным и далёким. Воспоминания Кэт подсказывали, что никогда к нам и ни к кому другому не прикасались. Никогда никуда не выходили из замка, путешествуя виртуально. Питались безвкусными брикетами, полными всеми полезными веществами, подобранными семейным доктором. При этом сами себя обманывали, используя визуальные, вкусовые и обонятельные галлюцинации пищи.

Их главным пунктиком была мания продления жизни. Им было, соответственно: отцу — семьдесят и матери — шестьдесят семь лет, но выглядели оба на 30, как наши старшие брат и сестра. Красивые, здоровые, с безупречными улыбками и светящимися белками глаз. И при всём при этом — никакой пластической хирургии за всю жизнь. Это было главным табу в традициях нашей семьи и других европейских аристократов.