Нил Шустерман - Междуглушь

К его изумлению, ни шаттл, ни ракета-носитель ни в малейшей степени не пострадали и по-прежнему невозмутимо висели в воздухе. Должно быть, корабль был рассчитан на то, чтобы противостоять подобным эксцессам, а может, память его была так прочна и незыблема, что не пошатнулась бы ни при какой — намеренной или нечаянной — попытке разрушить это гордое творение человеческих рук. А вот о шатком стеллаже, сооружённом Потрошителем, этого сказать было нельзя. От него и воспоминания не осталось — и неудивительно. Ник и раньше подозревал, что стоило бы как следует дунуть на нелепое сооружение — и оно тотчас завалилось бы.

Он заглянул в ныне пустующий грузовой отсек и увидел Джонни-О — тот по-прежнему висел на стенке. Челнок был устроен так, что защитил его от ужасающего взрыва. Больше не в состоянии цепляться за планку, Джонни-О выпустил её и полетел вниз, испустив истошный, душераздирающий вопль. Он ударился о край трюма, отскочил, кубарем прокатился по хвосту, скользнул по двигателям ракеты и, наконец, пролетев полтораста футов до мёртвого пятна внизу, приземлился, использовав собственную физиономию в качестве шасси.

— Джонни! — вскрикнул Ник, рванувшись к другу.

Джонни-О сел, всё ещё в тумане.

— Я чё — взлетел на воздух и окончательно помер?

— Нет, — сказал Ник, — с тобой всё в порядке.

И точно — Джонни-О, как и сам космический челнок, вышел из переделки целёхоньким. Стоп. Кое-что всё-таки не пережило катастрофу. Сигарета, навечно приклеившаяся к его губе в тот самый момент, когда мальчишка умер, куда-то исчезла. Это и была единственная часть Джонни-О, которая пострадала при взрыве. Ник решил пока ничего об этом не говорить — пусть обнаружит сам, когда очухается.

Он помог Джонни-О подняться на ноги. Откуда-то сзади до них донёсся крик, полный абсолютного и полного отчаяния:

— Моя коллекция! — вопил Потрошитель. — Гляньте, что вы сделали с моей коллекцией!

Ник осмотрелся: завязанные узлом винтовочные стволы и обезображенные до полной неузнаваемости куски металла усеивали всё мёртвое пятно, а за его пределами в землю уходили остальные экспонаты собрания Потрошителя.

— Смотрите, что вы натворили! Смотрите, что вы наделали! Всё, всё пропало!

Ник не нашёл в своей душе ни малейшего сочувствия к страждущему Потрошителю и налетел на него:

— Что за идиот хранит у себя коллекцию боеприпасов и бомб?

— Сам ты идиёт! — ответствовал Потрошитель. — У меня теперь ни шиша нет — всё благодаря тебе!

И тут Ник кое-что понял.

Вообще-то понимать это он начал раньше, просто времени на размышления не было. Форма лица Потрошителя, его глаза, писклявый голос… Ник потянулся к шапочке-конфедератке и попытался сорвать её с головы пацана, но из этого, само собой, ничего не вышло. Как и собственный галстук Ника, шапчонка была неотъемлемой частью Потрошителя.

— Убери свои поганые лапы! — завизжал Зак-Потрошитель, яростно хлеща Ника по рукам.

Но Ник был уверен — никакой это не «Зак».

— Ты девочка!

Глаза Потрошителя сузились и дерзко уставились на Ника:

— А ты что — имеешь что-то против?

Во время Гражданской войны между Севером и Югом такое случалось не раз: мальчишки добавляли себе возраст, чтобы пойти на фронт. А девчонки, жаждущие военной славы, обрезáли косы и скрывали свой пол — и такое тоже случалось не раз. Правда, не у многих из этого что-то вышло.

Четырнадцатилетняя Цинния Китнер была одной из тех, кому повезло.

Мама назвала её в честь своего любимого цветка, но воинственная девица всегда ненавидела своё имя — ненавидела сам факт, что среди южных представительниц женского пола весьма распространены «цветочные» имена. Цветы — они же такие… ни то, ни сё! Ну что это за имена: Вайолет (фиалка), Роуз (роза), Магнолия? Тьфу! Своё она сократила в «Цин» и только отцу дозволялось называть её полным именем — Цинния.

К высшему обществу их семья не принадлежала, так что Цинния была не из знаменитых «южный красавиц». Изящные вещи и отличное воспитание — это не про неё; она, фактически, даже и в школе-то не училась. Жеманных девиц из высшего света Цин не ставила ни во что, рабства тоже не принимала, но любила отца и братьев, а они все ненавидели Север.

Потом Юг отделился от Союза, и началась война. Мать давно уже лежала в могиле, значит, она, Цин, единственная из всех Китнеров будет вынуждена торчать дома. Упрямая девчонка даже мысли не допускала о том, чтобы остаться на попечении соседок — вечно плачущих и ломающих руки в отчаянных попытках удержать своих мужчин дома.

Поэтому она отрезала косы, напрактиковалась в выпячивании челюсти, изменила осанку и походку, словом — постаралась выглядеть как её братья. А дальше просто подвалила удача. Что там сыграло роль — усталость или близорукость вербовщиков и офицеров, а может, то и другое вместе — но как бы там ни было, она сошла за представителя мужского пола.

Откуда ж было знать, что ей ещё долгое-долгое время предстоит играть роль парня…

Цин постигла та же участь, что и многих неопытных солдат: её убили в первом же бою. Один выстрел из пушки — и по милости судьбы всё кончено мгновенно и безболезненно. Её путь к свету в конце туннеля прошёл бы быстро и гладко, если бы на полдороге у неё в голове не мелькнула мысль: отец и братья, вернувшись с войны, не будут знать, что с нею случилось.

Есть некая сила, способная помочь уходящей душе сопротивляться притяжению света. Если душа занята только собой, сконцентрирована на самой себе, то мощности её мышления недостаточно, чтобы бороться с зовом вечности. А вот мысли о других могут наделить человека с сильной волей способностью сопротивляться практически чему угодно.

Цин понимала, что это за свет. Она осознавала, что умерла и с этим ничего не поделаешь. Уйти прямо в пылающую точку было бы легко и просто, но она никак не могла отбросить думы о своих родных, которые с ума будут сходить из-за её таинственного исчезновения.

Поэтому ей удалось оборвать полёт, и юная воительница задержалась на самом пороге, на последней грани между «здесь» и «там». А потом она сотворила кое-что до такой степени дерзостное, что сама Вселенная содрогнулась и одновременно восхитилась. Цинния Китнер сунула руку в свет и сжала кулак, а затем вытащила руку обратно, таким образом прихватив с собой крохотную частицу света. После чего нахалка развернулась и понеслась назад по туннелю, тем самым попав в Междумир.

Она не знала, что этот беспримерный поступок наделит её весьма специфической способностью.

Как у многих послесветов, её земная жизнь начала забываться, подробности её ушли в туман, но вот войну Цин помнила хорошо. Сто пятьдесят лет она продолжала свою службу — собирала оружие, придав тем самым смысл своему существованию. И горе той несчастной заблудшей душе, которая осмелилась бы сказать ей, что война давно кончилась! Ведь тогда какой прок во всём том, что она делала?