Нил Шустерман - Междуглушь

— Ну что ж, вот заодно и выясним.

Ник уже собрался покинуть кабину, как вдруг Чарли указал на его щёку и пробормотал, немного неловко:

— Ты это… тово… у тебя здесь пятно…

Ник вздохнул.

— Чарли… Это даже в первый раз не было смешно.

— Да нет, — сказал Чарли. — Это у тебя на другой половине лица.

Ник поднял руку и коснулся своей «здоровой» щеки. На пальце осталось небольшое пятнышко шоколада. Он растёр его между большим и указательным пальцами.

— А, ладно. Главное — добраться до Мемфиса!

Ник понимал, что его время на исходе.

Не было смысла закрывать на это глаза. Дело не только в пятнышке на щеке — по всему его телу рассыпались небольшие бугорки, словно прыщики, из которых сочился шоколад, насквозь пропитывая ткань его одежды. Они были везде, и начали постепенно соединяться между собой — как дождевые капли на бетоне; они пошли в безжалостное наступление на его спину, голову и те места, о которых он даже думать не хотел. Его шоколадная рука была слаба и становилась всё слабее, пальцы почти слиплись между собой. Левый глаз всё больше заволакивался шоколадом, и зрение день ото дня ухудшалось. Рубашка, которая ещё недавно выглядела, как белая с коричневыми пятнами, теперь стала коричневой с белыми пятнами, а уж настоящий цвет галстука вообще нельзя было угадать. Даже тёмные брюки Ника, на которых пятна всегда были менее заметны, больше не могли сопротивляться наступлению коричневой заразы; а ботинки стали напоминать две оплывшие свечи цвета какао.

Ник знал — это собственная память отравляет его… или, вернее, нехватка этой памяти. Он забыл почти всё о своей жизни в мире живых; от того Ника, можно сказать, ничего не осталось. Друзья, родные — всё ушло из его сознания. Единственное сохранившееся воспоминание — это то, что когда его настигла смерть, он ел шоколадный батончик и запачкал себе лицо. Скоро он будет помнить только шоколад, и что потом? Что произойдёт, когда от него больше ничего не останется?

Он не хотел думать об этом. У него не было времени думать об этом. Перед ним стояла великая задача, и сбор армии был лишь частью его миссии. Остальное он хранил в тайне, потому что если бы он кому-нибудь рассказал о своём безумном плане, число дезертиров возросло бы в несколько раз.

Перед самым отъездом из Чаттануги, Цин показала ему сшитый ею флаг. Ник попросил Чарли водрузить его на передке паровоза на всеобщее обозрение. Флаг был сработан из роскошной ткани цвета какао с серебряными звёздами, образующими узор — ковш Большой Медведицы.

— Мой папа всегда говорил, что этот ковш ловит падающие звёзды, — сказала Цин. — Ну, вроде как ты здесь — чтобы ловить падающие души.

Ник едва не задохнулся — и не только из-за застрявшего в горле шоколада.

— Ты даже не представляешь себе, Цин, что это для меня значит.

— И что это значит? Что я теперь лейтенант?

— Пока нет. Но скоро будешь. Очень скоро.

Ник обнял бы её, если бы не боялся с ног до головы выпачкать воительницу в шоколаде.

Цин была хорошим солдатом и гордилась этим. Деятельность эктодёра не слишком способствует самоуважению, поэтому Цин черпала его в своей воинской службе. Теперь её генералом был Шоколадный Огр, и она станет выполнять свою работу на отлично. Хороший солдат всегда следует приказам. Хороший солдат не задаёт вопросов. Однако по временам Шоколадный Огр обращался к ней с такими запросами, что Цин только диву давалась. В частности, были среди них и совершенно необычные, которые он хранил в секрете и называл «особыми проектами».

Первая такая его просьба касалась леденца на палочке, который в народе называется «радость на целый день». Он огромный — размером чуть ли не с человеческую голову, разноцветный до мельтешения в глазах и такой липкий, что если тебе вздумается его укусить, он намертво влипает тебе в зубы, так что даже коренные начинают ныть. Такой леденец перешёл в Междумир вместе с прицепленным к нему маленьким мальчиком — тот, видимо, трудился над ним с самого дня своего перехода. Сладкое чудище было наполовину съедено, и будет оставаться наполовину съеденным вечно, сколько бы малец его ни лизал.

Огр повёл Цин и мальчишку с леденцом в кондитерский магазин — настоящий, существующий в живом мире, где целый день толкутся тушки, покупая или продавая всякие сласти.

— Я хочу, чтобы ты вырвала для него новый леденец, — приказал Огр. Цин не могла понять зачем — ведь мальчишкин собственный никак не кончался — однако она всегда следовала приказам начальства.

— Есть, сэр. Слушаюсь, сэр.

В магазинчике была стойка, похожая на небольшое металлическое деревце — на ней и сидели леденцы. Цин протянула руку в живой мир и вырвала оттуда совсем свеженький леденец, который был ещё больше и лучше, чем тот, над которым трудился малыш. После этого она оторвала старую «радость на целый день» от руки пацана — такое могла проделать только Цин — и сунула на освободившееся место новый. Малыш повёл себя как обычно ведут себя дети в кондитерской лавке. Собственно, он и был ребёнком и находился сейчас в кондитерской лавке.

Пока всё нормально. Странное началось после этого.

Мальчик, приплясывая и подпрыгивая, убежал со своим новым леденцом. Огр указал на старый, который Цин держала в руке, и сказал:

— Теперь, когда у пацана есть другой, я хочу, чтобы ты задвинула этот обратно.

Цин опешила.

— То есть как это — обратно? — озадаченно спросила она.

— Да вот так, как я сказал. Проделай дыру и помести этот леденец обратно в живой мир.

Цин ошалела от такого предложения. Он что, совсем того? Перетаскивать вещи из живого мира в Междумир — это одно, но сунуть что-то обратно? Для неё живой мир оставался именно живой материей, способной чувствовать всё, что в ней происходит. Всегда, когда Цин занималась эктодёрством, она ощущала себя чем-то вроде повивальной бабки, помогающей при родах. То, что родилось, обратно никак не засовывается!

— Сэр, нельзя взять что-то из Междумира и сунуть это обратно в живой мир! Так не делается!

И тогда Огр спросил:

— А ты когда-нибудь пробовала?

Цин хотела было пуститься в объяснения, но слова застряли в горле. А ведь и правда — она не пробовала! Ей и в голову никогда не приходило что-нибудь положить обратно. Да и с какой стати? Брать, а не отдавать — вот в чём было всё дело!

— Нет, никогда, — ответила она. — Но… а вдруг суну что-то обратно, а получится одна из тех странных научных штучек, от которых весь мир разнесёт в клочки?

— Если это случится, можешь свалить вину на меня.

Это Цин вполне удовлетворило. Он же как-никак командир. Если ей придётся отправиться к вратам рая, она всегда сможет оправдаться, что следовала приказу.