Георгий Марчик - Трудный Роман

Когда Наташа окончила читать, у нее даже очки запотели. Она сняла их и машинально протерла пальцами, хотя обычно очень аккуратно и старательно выполняла эту операцию замшевой салфеточкой, близоруко похлопала ресничками, надела очки, потом снова сняла их и снова стала протирать, на этот раз уже салфеткой.

Она нашла Костю:

– Кто написал об эмансипации?

Костя пожал плечами:

– Странный вопрос. А ты не меня просила никому не говорить, кто такая Эн. Зоркая?

Звонок на последний урок прервал их.

– Если не согласна, можешь выступить сегодня на диспуте, – посоветовал Костя в спину уходящей Наташе.

Она обернулась:

– Что? Ах, да! Конечно, конечно…

В назначенный час в классе собрались все до одного ученики 10 «Б». Пришел даже Юра Черникин с перевязанным горлом.

– Я болен, -говорил он сиплым голосом окружившим его девчонкам, – но зато у меня здоровая душа. И она жаждает узнать, что такое счастье.

– Не «жаждает», а «жаждет», невежда! – поправила Наташа.

– А ты шуток не понимаешь? Конечно, жаждет. Я об этом знаю еще с яслей. И о счастье все знаю. Но, к сожалению, только теоретически. Но пока. Повторяю, пока…

Девочки засмеялись. Им нравился Юра. Кто-то написал на доске: «Сегодня диспут: «О том, что волнует».

Сразу же нашлись желающие продолжить записи:

«Нужно ли спешить жить?», «У бойца сердце тигра или поэта?», «Как стать достойным любви?», «Риск – благородное дело?», «Как жить без ошибок?», «Пятерка – счастье?», «Может ли быть счастливым двоечник?», «Оправдана ли ложь во спасение?».

Неторопливо, валко, как-то боком, словно краб, к столу пробрался Игорь Чугунов и стал призывать к порядку:

– Тише! Эй вы, на «камчатке»!

Кто-то кого-то толкнул, и с шумом и смехом завязалась потасовка. Некоторые достали книги и углубились в них, ничего не замечая вокруг. А все потому, что диспут проводился в своем же классе и все по привычке расселись на свои места. Теперь и диспут уже казался чем-то вроде обычного урока.

С подчеркнуто скучающим видом Роман покачивал ногой, закинутой на ногу. Толкнул Костю локтем, зашептал:

– Глянь, как авантажно Семенцова взялась за протокол. Даже язык высунула. А кому он нужен? Милиции, что ли? Неужели ты думаешь, каждый вот так и будет выкладывать все, что его волнует?..

– Ты знаешь, а мне нравится, что Наташка ко всему относится серьезно. – Костя подмигнул Роману. – И к тебе тоже, между прочим.

Между тем Люда Маликова раскрыла тетрадочку и стала монотонно читать доклад. Общие, казенные фразы беспрерывно сыпались одна за другой, и мнилось, конца им не будет. Все кругленькие, все гладенькие, они казались Роману стеклянными шариками, которые с сухим треском ударяются и отлетают от твердых лбов одноклассников.

Первому скука свела челюсти Черникину, и он, закатив глаза и до невозможности разевая рот, зевнул. Зевок, словно бабочка, запрыгал по классу.

Костя повернулся к Жене:

– Возьми-ка прочитай на досуге. – Он сунул ей листок, вырванный из тетради, и поспешно отвернулся.

– А что здесь? – Она развернула листок, пробежала глазами, второй раз. – Ничего не понимаю… Какие-то буквы. Ну явная бессмыслица… – бормотала она.

На бумаге было крупно начертано: ЮНЮНИНЬНЬТОБОБЯЧЛСЯЛЕЛЕЛЕ.

У Кости плечи поднялись торчком и в таком неестественном положении словно окаменели. Женя постучала в его спину согнутым указательным пальцем; он не обернулся; тогда она ткнула сильнее.

– Ну, чего тебе? – Он чуть-чуть повернул к ней лицо.

– Что это?

– Анаграмма. Зашифрованное сообщение.

– Хорошо. Но как же я его расшифрую? – Женя наморщила лоб. – Буду теперь мучиться.

Все словно ждали сигнала, чтобы подняться и разойтись. Люда окончила чтение, закрыла тетрадочку и вопросительно посмотрела на председателя. Он вежливо улыбнулся ей и, обращаясь ко всем, строго спросил:

– Вопросы есть?

– У меня маленький вопросик, – поднялся со своего места Черникин. – Какого, извини, лешего ты четверть часа морочила нам головы? – Он говорил совершенно нормальным голосом.

– Я пользовалась рекомендательной литературой, – запинаясь, ответила Люда.

– Головой своей, к сожалению, ты не воспользовалась, – убежденно заметил Черникин. – А зря!

– Вопрос не по существу, – строго одернул его председательствующий Пономарев.

– Пожалуйста. Есть и, по существу. В каком возрасте можно познать счастье?

– Как – в каком возрасте? – удивилась Люда.

– Не валяй дурака, Черникин, – попросил Володя.

– Если хочешь знать – с самого детства, – нерешительно высказала Люда собственную оригинальную мысль и опустила глаза.

– Есть еще вопросы?

Вопросов не было.

– Есть желающие выступить? Кто был назначен оппонентом? Ты, Черникин? А ну, иди, голубчик, сюда…

– Я не моху выступать, у меня хорло болит, – неожиданно снова захрипел Черникин. – К тому же в принципе я согласен с докладчицей. Она все правильно обрисовала. – Он оглядывался в поисках сочувствия. – Пусть девчонки начинают. Они всегда хотят быть первыми.

– Да это же форменное безобразие! – запальчиво выкрикнула Наташа Семенцова.

То, что накипело у нее, разом вдруг прорвалось в этом возгласе. Костя и Роман переглянулись.

– Это почему же? – удивился Черникин, не ожидавший, впрочем, как и другие, такой бурной реакции на свою реплику.

Наташа быстрым, решительным шагом вышла к столу председателя. Оперлась о спинку стула рукой.

– Вот уж кто любит поспорить, – кивнул Роман. – Ей и неважно о чем. Ты еще и рта не открыл, а уж она твердит: «Я не согласна». А с чем, сама не знает.

Роман все никак не мог простить Семенцовой ту самую «одну девочку», да и дружбу Жени.

По правде говоря, Наташа заподозрила в Черникине автора заметки об эмансипации. Уж его-то она чаще других ругала за непочтительное отношение к девочкам.

– На днях я подошла к мальчишкам, вижу, спорят, аж чубами трясут. Думаю, о чем они так? Представьте, доказывают, что в силу ряда причин девушки в целом развиты хуже ребят. Разумеется, в умственном отношении. Ребята- де интересуются подводными киносъемками, электроникой, кибернетикой, а девчонки, мол, одними модами. Да это же несусветная чушь, типичные обывательские разговоры… Анти… анти… – Наташа едва не выпалила «антисоветская», да вовремя спохватилась и теперь заикалась, подыскивая нужное слово. – Антигуманная идея. Вот что это такое.

– Подслушала, так помалкивала бы, – укоризненно покачал головой Чугунов.

– А недавно на выставке, – продолжала Наташа изливать свои обиды, – спрашиваю у Гастева: «Что тебе больше всего понравилось?» – «Мумия», – отвечает. Разве не издевательство?