Олег Верещагин - Путь к звёздам

Коридор выводил на лестницу, а оттуда - через дверь в замусоренную, совершенно неприметную комнату в развалинах - в ещё один коридор, точнее, на обычную лестничную площадку когда-то первого этажа. И только оттуда - на улицу. Выдать себя следами Вовка не боялся. Ветер и снег зализывали следы за минуты. Но сейчас он, как обычно, долго - минут пять - стоял в тени сбоку от двери. Прислушивался, присматривался, принюхивался. Подумывал - не надеть ли снегоступы, крепившиеся за спиной. Долго, правда, так стоять и слушать не стоило. Начинаешь слышать то, чего нет. Или даже видеть. Вовка не знал: то ли это признаки близкого сумасшествия, то ли какая-то вывернутая, дикая полужизнь, то ли память города или что-то в этом роде. Но всё одно - ну его к чёрту!

За ночь изменилось только одно - с дома напротив - на удивление целого, только крышу сорвало - упала вывеска "Мегафона". Она косо торчала в сугробе, и до середины видневшейся части уже поднялся белый наплыв снега.

У Вовки была МТС. Правда, телефон почти не работал уже когда всё началось, в лагере ещё перестал работать. И не у него одного. Пацаны ржали: "Война началась! Бу!"

Бу. Война началась. Бу. Бу, бля.

Остро захотелось застрелиться, и он, стиснув зубы, переждал этот приступ. Потом оттолкнулся снегоступами за спиной от стены и неспешно пошёл по улице - держась тротуара. С крыши, правда, могло упасть всякое, но идти посередине он отвык ещё в то время, когда город жил... точнее - умирал. Очень мучительно умирал.

А сейчас ничего. Сейчас безопасно. Город умер, нечего бояться. Последние трупы похоронены под снегом. А склад не очень далеко, в сотне метров...

...Склад, на который он наткнулся, когда отлёживался в туннеле с гноящимся от вогнанных в рану кусков грязных штанов огнестрелом правого бедра плюс переломом правой голени и тоскливо думал, что умирает, примеривался к пистолету - выстрелить себе в голову, и всё - так вот, склад был магазинный. Большой, супермаркетный, и просто чудо, что его не нашли раньше. Да нет, не чудо, конечно, никакое. Просто вход полностью завалило, потому что сверху рухнули все четыре этажа супермаркета, просел пол в коридоре, чтобы раскопать его - нужно было точно про него знать и иметь экскаватор. Склад промёрз, промёрз весь, насквозь, как большущий холодильник, поставленный на максимум - но большинству продуктов и других вещей такое и не страшно, а многим продуктам - просто на пользу. Вовка и жил бы там, но не знал, как отапливать такое помещение, а возиться с выгородками и прочим ему не хотелось. Хотя на складе были палатки, например, в том числе и зимние, можно было бы поставить... На складе вообще хватало и барахла, и угля, и сухого топлива, и разных вещей. Не было только оружия и боеприпасов. Ими Вовка разжился в другом месте и давно, а стрелять в последнее время приходилось редко, так что это не было особенной проблемой.

Смешно, подумал он, дежурно светя фонариком по помещению, в которое проник. Всегда ведь казалось, что в мире полно еды. А оказывается, её было не так уж много. Какая-то не могла долго храниться. Какой-то нельзя было наесться. А на остальную оказалось множество охотников. Их надо было пережить - но для этого опять же нужен был запас еды. Или убить, чтобы отобрать еду у них. Потому что сейчас еда даже расти не может. Зимой ни зерно не зреет, ни скот кормить негде. Кроме того, Вовка не умел выращивать зерно или скот. И среди его многочисленных знакомых не было никого, кто бы это умел. Разве что огороды на дачах...

Вовка осознавал, что ему повезло. Просто повезло. И с местом, где он жил, и со складом по соседству... И с тем, что он быстро и хорошо научился убивать. Правда, с другой стороны, может ему и повезло потому, что он не сдался и не сложил руки, кто его знает? Хотя... он вроде бы и не делал ничего особенного. Просто жил. Выживал.

Он прошёлся по помещению, светя фонариком по углам. Кстати, тут были генератор и горючее, но Вовка не знал, как его запускать, хотя подумывал время от времени в этом разобраться, чтобы в подвале стало светло. Останавливал его страх, что звук работающего генератора может быть услышан снаружи. Конечно, там никого нет. Но мало ли что...

Он скинул с плеча рюкзак, почти не глядя, набросал туда банки-пакеты. Белорусская тушёнка, сухая картошка, шоколадки, крекеры... Ещё что-то. Кусок мыла - зелёного, с мелиссой, оно очень приятно пахло. Опустил пятилитровую бутыль с белым льдом внутри и голубой этикеткой "Bon Aqua" - питьевая вода... Подумал, добавил упаковку сухого горючего и рулон туалетной бумаги. Снова посветил вокруг. Ему внезапно стало очень одиноко в большом помещении.

Одиночество... Вовка давно, пожалуй, сошёл бы с ума от него, если бы не жившая в нём ненависть, которая помогала переносить пустоту вокруг. Ненависть привычная и неяркая, но постоянная, неотвязная и прочная.

Он ненавидел взрослых. Заочно. Всех. Вообще. Без исключений и различий рас и языков. Просто за то, что мир, в котором он жил до четырнадцати лет и его большой город, который он... ну... любил - отняли у него именно взрослые ради какой-то своей взрослой муйни, даже необъяснимой нормальными словами. США, РФ, патриоты, либералы, кто там ещё, как там по телику говорили - шли бы они все к херам коровьим.

Они и пошли. Все. Но с собой прихватили и всё остальное. И всех остальных...

...Когда они с Санькой поняли, что их дома больше нет, то сперва сидели недалеко от развалин - как оглушённые. Кажется, они там сидели и когда в десяти километрах от городской окраины разорвалась уже не обычная ракета или бомба, а эта... атомная боеголовка - Вовка не поручился бы, где они были, точно он не помнил. Но к ним даже никто не подходил, хотя в обычное время, наверное, всё-таки подошли бы какие-то взрослые или хоть полицейский - узнать, почему двое пацанов много часов неподвижно сидят на одном месте и смотрят себе под ноги.

Но мир развалился на крохотные частички, и каждой из них до других не стало дела. Просто ни Вовка, ни Санька этого ещё не знали.

А потом Санька как будто взбесился. Он вскочил, заметался, начал ругаться - так, что Вовка даже немного ожил. Он поливал чудовищным матом американцев и грозился им самыми страшными карами. А Вовка не мог даже толком переварить, при чём тут американцы-то? Но по крайней мере, с мальчишек спало оцепенение.

Они заночевали в подъезде соседнего дома, вполне уцелевшего. Вернее - как "заночевали"? Так... забились под крышу почти инстинктивно. В подъезд, домофон не работал, и дверь была просто распахнута. По лестнице ночью часто ходили люди, на них внимания не обращали. А по улице ещё чаще проезжали машины. Вовке то и дело снилось, что ему надо идти домой, он толчком просыпался и видел, что Санька не спит вообще - сидит, обняв колени и глядит в полную пожаров на окраине темноту за окном. Уже под утро какой-то мужик вышел из квартиры напротив, стал на них орать и требовать, чтобы они убирались отсюда. Вовка хотел уйти, потому что мужик всё-таки был взрослый. А у Саньки вдруг побелели глаза, он спрыгнул с подоконника, медленно пошёл на мужика, сжав кулаки и цедил: "Я тебя урою сейчас, крыса комнатная..." - и ещё что-то. И мужик попятился - сперва изумлённо, потом испуганно - и юркнул за дверь, поспешно загремел засовом.