Олег Верещагин - Путь к звёздам

- Во время захвата Луны-17 АСИ погибла моя бабушка, у которой мы жили с Сигге. Сигге - мой брат-близнец. Мы были захвачены джаго и увезены в плен.

- Сколько вам было лет?

- Двенадцать.

- Через год ваш брат покончил с собой, а вы стали служить джаго.

- Это так. Я была проституткой в командирском салоне орбитальной базы.

- Вам известно, что согласно осоновополагающему принципу работы нашей комиссии те девушки и девочки, которым на момент принятия подобного решения не исполнилось 15 лет,считая возраст на момент начала сотрудничества с врагом, осовобождаются от ответствености и направляются на реабилитацию, предварительно получив по своему желанию новые имена и биографии?

- Я знаю это.

- Тогда зачем вы настояли на встрече?

- Я хочу, чтобы вы знали, как это было. Чтобы выслушали.

- Комиссии всё это известно. Нам так же известно, что в 22-м году Первой Галактической Войны вы установили связь с группой сопротивленцев-гаргайлианцев, и ваши совместные действия привели к практчиески полному разрушению орбитальной базы джаго. Вы уцелели чудом.

- Я не стремилась к этому. Это получилось случайно.

- Ясно.

- Вас не удивляют мои слова?

- Нет. Можем вас заверить, что комиссия понимает ваши мотивы. Мотивы всех поступков. Нам известно так же, что вы более двух лет жили среди спасших вас гаргайлианцев.

- Я пыталась забыть. Когда не получилось - я решила вернуться. Чтобы меня судили.

- У нас нет никаких прав - ни законных, ни тем более моральных - судить вас, Сигюнн Арна Аральдан. Или как пожелаете назваться.

- Я хочу, чтобы меня судили.

- Вы уже сделали это; мы не в силах что-то ещё предпринять. Но, если вы позволите, мы вам попробуем помочь.

- Я не хочу менять имя. И биографию не хочу менять.

- Мы говорим не об этом.

На лице девушки впервые отразилось что-то, похожее на чувство - на любопытство и недоверчивый интерес.

- Если вы хотите - с вами побеседует Радомир Владимирович. Вы ведь не слышали о докторе Корнееве?..

Джагганская тюрьма на Сельговии была особенно страшным местом даже на фоне обычного плена у джаго. Страшнее была только чудовищно легендарная Планета Ад (см. Примечания-3). Пленных тут силой принуждали делать вещи, о которых землянин даже не мог помыслить. А потом, натешившись, подбрасывали им кусок верёвки, осколок стекла - и частью развлечения было наблюдать за тем, как те кончают с собой. Это делали почти все.

Сигюнн тоже собиралась это сделать - после того, как... после случившегося с нею. Она думала, что всё самое ужасное уже произошло с нею и братом сразу после начала плена, но оказалось - нет. Покончить с собой, как покончил с собой Сигге - невольный участник происходившего ужасного спектакля. Она его не отговаривала и не осуждала - мальчишке с таким жить было бы, наверное, просто невозможно, есть окончательные пределы, если в тебе хоть капелька человеческого сохранилась - за них не переступают, переступив - умирают. А она...

Она передумала. Её остановил не страх - нет. С холодным спокойствием отчаянья девчонка решила жить. Жить, чтобы отомстить.

Джаго поверили ей. Трудно не поверить, ведь она смеялась и ласкалась к ним за тем обедом в командирском салоне, когда её угощали мясом Сигге. И она ела.

Джаго решили, что страх окончательно её переломил.

Она ждала два с лишним года. Очень спокойно, очень выдержанно ждала. Ждала ради одного момента - того момента, когда она стояла в быстро леденеющем, полном свиста воздуха и ухающего рёва тревожных сирен, коридоре быстро умирающей вражеской базы - базы, убитой ею - и смотрела через стекло запертого снаружи салона, как внутри мечется обезумевшее стадо - бьётся в стены, беззвучно воет, как лопаются их глаза и вылетают из разинутых в судороге пастей кровавые ошмётки лёгких... а в пролом в борту спокойно и всевидяще глядит Космос.

Она улыбалась. И знала, что перед смертью джаго видят в окне эту её улыбку.

Хорошо. Правильно. "Рок," - позволила она себе подумать на родном языке, хотя уже много месяцев запрещала себе это - считала, чт оне имеет права поганить его.

Они мучились даже тяжелей, чем Сигге - и вид их невыносимых мучений наполнял её сердце льдом радости. Хотя - мучились и даже близко не так долго, как он. Не год. Всего лишь минуты. Но хоть что-то. А моральных мучений, которые в конце концов и убили брата, эти твари всё равно не могли познать, и тут её месть не имела и не могла иметь силы.

Жаль, конечно.

Подскочивший - хватило силы преодолеть бешеный напор рвущегося наружу воздуха - комендант отчаяно замолотил кулачищами в дверь, беззвучно кривя черногубую пасть в мольбе о спасении. Она улыбнулась и последний раз в жизни опоганила себя словами речи врагов, ясно пошевелив губами: "Я убила вас."

Джаго исчез, словно его отбросило словами. Она сказала - громко, чтобы услышать саму себя, хоть и не имела права складывать таких слов:

- Пившие наши жизни -

Ныне свою пейте кровь.

Весело мне.

Потом сзади с оглушительными хрустом что-то взорвалось, лопнуло, её потянуло - за всё тело, властной ледяной рукой - и она, обернувшись, радостно и спокойно шагнула во Вселенную...

Успехи медицины вообще и регенерационой хирургии в частности на Земле и до войны были весьма значительными даже на галактическом фоне, а во время войны она и вовсе сделала невольный мощный рывок вперёд. Дело оказалось не в этом. Можно было биопротезировать части человеческих тел, восстанавливать и выращивать целые органы. Но что делать с человеком, у которого сломана психика? Или хуже того - не просто сломана, а раздроблена в кашу? Или ещё хуже - раздроблена и восстановлена нарочито неправильно? И терапия - тоже очень мощная - помогала не всегда. Далеко не всегда. Как будто враг, даже разбитый вдребезги, издеваясь, заложил в сознание множества спасённых телом людей жуткую бомбу с постояно меняющимся - от жертвы к жертве! - часовым механизмом...

Корнеев временами проклинал себя за то, что согласился на эту работу. Согласился в самое тяжёлое время - когда стали массами возвращать и отбивать пленных. На неё не посылали по приказу. Хирургу можно приказать быть хирургом. А как приказать делать то, что делал он? В каких методичках написано, что делать, если ты в самый последний момент успеваешь не дать одиннадцатилетнему мальчику, которого ещё недавно собрал почти из кусков (двадцать три операции, двадцать три!), перерезать себе горло заботливо обёрнутым тряпкой с одного конца (чтобы не порезать пальцы!) куском где-то раздобытого стекла? Он ухитряется глубоко рассечь тебе руку, вырывается и при этом - что самое страшное! - не плачет, а визжит и воет. Когда же ты его более-менее успокаиваешь, он в ответ на твои слова начинает кричать: "А зачем мне жить?! Вы говорите, что я долженжить, а какя буду жить, если я даже не знаю, что я такое?! Тогда сотрите мне память! Сотрите мне память, будьте же человеком!" - и тебе нечего ответить на эти жуткие слова? Можно стереть память, можно... вот только скверная это штука. И глупая в конечном счёте.