Наталия Сова - Королевская книга

А что, разве у тебя перед кем-то есть обязательства? — спросила я себя. Разве есть близкие, испытывающие насущную потребность в твоем присутствии? Что мешает тебе, выбросив документы, отбыть в неопределенном направлении без всякой цели? Ах, страшно?

Я усмехнулась своим мыслям.

Показалась Огненноволосая. За ней с блеском в глазах шел Санек и выразительными гримасами давал мне понять, что дела мои налаживаются.

Наконец-то я рассмотрела ее как следует. Она была гораздо старше, чем хотела казаться, на девичьей нахальной физиономии то и дело мелькало чужое взрослое выражение. Воздух вокруг нее был пропитан острым запахом духов — так пахнет опасность, когда солнце в зените.

— Итак, — сказала Огненноволосая, легким движением ладони заставив Нурлана покинуть кресло и усевшись на его место, — я приятно удивлена. Действительно. То, что вырисовывается у вас здесь, — она подняла в руке книжечку, — весьма своеобразно.

Я неловко кивнула.

— Ваше своеобразие — в незнании. Вы не знаете жизни — это раз. Вы не знаете законов жанра — это два.

— То есть?

Она повела речь об общепринятых канонах, которыми я пренебрегаю, мало того — переворачиваю с ног на голову, что заинтересовало ее больше всего.

— Что касается другой вашей особенности — незнания жизни, — вас может выручить ваш друг. — Она посмотрела на Санька, он просиял в ответ. — Не стесняйтесь обращаться к нему за помощью, у него вы многое сможете почерпнуть. Когда рукопись будет готова, позвоните мне, договорились?

Ярилла одобрительно и радостно подмигивал мне, чуть ли не всем телом.

— Есть у кого-нибудь листочек бумаги? — царственно повела очами Огненноволосая. — Из этой книжки вырывать нельзя.

— Сейчас, — сказал Олан, порылся в кармане, извлек плоский полиэтиленовый пакет с молотым растительным содержимым. — Нет, это не то…

В нагрудном кармане оказался такой же пакет, и только в заднем кармане джинсов обнаружился истрепанный блокнот. Огненноволосая наблюдала за манипуляциями с ласковой снисходительностью.

На почерневшем с краев листке она вывела несколько номеров телефонов и, передавая мне, очаровательно улыбнулась.

Я улыбнулась в ответ.

Появился Ярослав-Богдан, тотчас же назвавший меня новой душой компании, а затем Дарья, которой завтра нужно было рано вставать на работу, и воздвигся в дверях Великан Крысобой. Гости и хозяева начали выяснять, кто, где и с кем ляжет, отпуская соответствующие шутки.

— Мы пойдем, пожалуй, — гибко поднялась Огненноволосая.

Они с Яриллой уже надевали обувь в прихожей, когда я поняла, что чего-то не хватает для завершенности ситуации. Чуть не опрокинув кресло, я выскочила к ним.

— Ирка, ты чего? — поднял голову коленопреклоненный Ярилла, шнуровавший ботинок Огненноволосой.

— Книжку, — севшим голосом потребовала я.

— Какую?

Я ожидала от нее подобного вопроса, но никак не думала, что он будет задан с таким искренним недоумением.

— Книжку мне!

Воздух между нами натянулся и зазвенел.

— Ах, книжку, — с тихим смехом она поднесла пальцы ко лбу. — Вечная рассеянность…

Книжка была уже аккуратно уложена в рюкзачок. Она извлекла ее и протянула мне, повторив свою очаровательную улыбку.

— Всего доброго, — мрачно сказала я.

— Привет Серафиму! — пропела она на прощанье.

Прижимая к груди спасенную книжку, я в раздумье бродила меж снующих с одеялами и подушками Иванниковых. Хотелось немедленно встать под душ и хорошенько отмыться от взглядов Огненноволосой, а также сделать генеральную уборку квартиры. Сияющая слава «Рэроса» несколько померкла в моих глазах, и перспективы связей с ним уже не вызывали былого щенячьего восторга.

И вдруг в кармане моем заиграл Моцарт. Ликуя, я выхватила телефон и заметалась, отыскивая уединенное место. Им оказалась просторная кладовка, где стояли лыжи и висели зачехленные шубы. Я плотно притворила дверь и, освещенная только призрачным телефонным светом, зашептала:

— Серафим, ну наконец-то! Велели мне телефон не выключать, а сами…

— Я еду за вами. Диктуйте адрес.

— Давайте на остановке Старцева, на трамвайной. Я там буду ждать.

— Понял.

— Пожалуйста, побыстрее… Серафимушка…

Я выбралась из кладовки и сказала честной компании: «Ухожу. Не спрашивайте почему».

Олан снял с вешалки свою куртку, намереваясь меня проводить.

— Пусть Леон идет, — сказала Дарья. — С ним вернее.

— Нет, — проронил Олан.

— Да ты назад дорогу не найдешь! Это тебе не степь, тут, между прочим, улицы довольно кривые, и дома высокие, одинаковые все.

Она говорила с легкой издевкой, явно намекая на какой-то известный им обоим эпизод из Олановой бурной жизни. Олан не удостоил ее ответом. Молчал он и все время, что мы шли через пустыри, а на остановке только щурился в темноту сквозь ветер.

Просигналили, остановились у тротуара белые «Жигули».

— Ну пока, Олан. — сказала я, — спасибо.

Он молча поднял вверх два пальца знаком «V», и я кинулась к открывающему дверцу Серафиму.

— Кто это? — спросил он, цепко вглядываясь в темноту, куда скрылся мой провожатый.

— Это? Олан.

— Ты хорошо его знаешь?

— Нет. Он приезжий. Из казахских степей, говорят. А что?

— Сейчас вам лучше не общаться с незнакомыми.

Мимо нас понеслись редкие огни засыпающего города. У меня на языке вертелось начало фразы — что-то вроде «Ах, Серафим, у меня такое происходит, такое…»

— Расскажете дома, — шепнул он и взял мою руку.

И тут же отступили темнота, холод и тревога, и стало совершенно ясно, что теперь-то наконец все образуется и все будет хорошо.

Водитель врубил шансон, и мы молчали до тех пор, пока за окнами не потянулись темные пустоши Камской долины.

А затем из-за поворота показался Замок.

Конечно же это всего лишь «Замок», в кавычках, это всего лишь автостоянка, магазин, банкетный зал и маленькая гостиница, красный кирпич в турецком исполнении. Но если посмотреть с дороги в сторону реки, на поросшую кустарником пустынную Камскую долину, если увидеть только его — без рекламных щитов и неона, без блестящих автомобильчиков, припаркованных на подметенной площадке, если бросить на него мимолетный взгляд в спокойный пасмурный день, когда краски обретают благородную мягкость и пейзаж одевается нездешней патиной, — он мелькнет и исчезнет, вызвав полустертое, ошеломляюще важное воспоминание, некую мерцающую в глубинах мысль. Эту мысль непременно нужно довести до конца, но — слишком мимолетно видение, слишком быстро скрывается за поворотом…

Серафим расплатился с водителем, и мы вошли в ярко освещенный холл. Несколько мраморных ступенек, секьюрити, улыбчивая девушка за столиком. Мысль о том, что Серафим сейчас поведет меня мимо них, резко обожгла мне лицо.