Владимир Шитик - Слушайте звезды!

Был, конечно, выход. Пойти на прием к психиатру. Однако, само это слово — психиатр — ассоциировалось с крупными неприятностями. Это американцы шастают к психоаналитикам и прочим психо-, как в туалет, запросто. А у нас народ не привык так вот, безо всяких рюмок и стаканов изливать душу незнакомому человеку. Только представить себе, что сидишь напротив серьезного мужчины (а еще хуже — женщины) и серьезным голосом излагаешь ему (ей!) все эти благоглупости насчет своей болезни и паранормальных способностей. И подробно описываешь, как пробил стену и грузовиком разворотил трамвай. И что при этом ощущал.

А за дверью уже стоит парочка здоровенных мужиков со смирительной рубашкой наготове и ждет сигнала, чтобы вбежать и скрутить.

Гнусно-то как… Ким даже застонал от омерзения. И вообще, плохо было не только от мыслей о врачах и санитарах. Плохо было и от сознания того, что он совершил самое настоящее преступление. Ну, стена — это еще куда ни шло. Но трамвай… А ведь он даже не узнал, что с людьми в трамвае. Вполне мог кто-нибудь погибнуть. Как пишут в милицейских протоколах: «С места происшествия скрылся». Экспериментатор, экстрасенс поганый. Носится со своей болезнью, как… Ах, супервозможности, ах, паранормальность! Да ненормальность это, псих он, шизоид заурядный. И нечего трястись, надо вставать и идти сдаваться. Страшно вот только. Ох, как страшно!

Оставалось одно — бежать. Ким даже кулаком стукнул себя по лбу: «Вот же он — выход! Вот что надо делать! Бежать что есть мочи. Домой уехать. Какой же он дурак, в самом деле. Ну заболел, ну творится странное — так зачем мучиться одному, зачем морду в кровь расшибать?»

Бросая в сумку вещи, он бормотал:

— Домой! Нет, к черту все! Домой! Поболеешь, полежишь, мамочке поплачешься. Все образуется, все хорошо будет. Домой, домой. В психушку боишься пойти? Дома пойдешь как миленький. Да наплевать. Дома все будет нормально.

Он бежал к трамвайной остановке, и будущее представлялось если не совсем в розовом цвете, то уж никак не жутким и безнадежным. С институтом обойдется. Академический отпуск взять, а там сессию досдать и порядок. Сейчас на автобус, пять часов — и дома. Там никакая хвороба не тронет. А если и тронет — мама на уши все медицинские светила поставит.

Когда до автовокзала оставалось метров двести, у него вдруг стали подкашиваться ноги. Ослабли колени, каждый шаг давался с трудом. Он словно по болоту брел, проваливаясь до пояса.

Ким прислонился к серому некрашеному забору, мимо которого проходил, переждал несколько минут. Стало легче, болото обмелело. Вновь зашагал вперед, и опять черные вязкие воды подступили к нему. Он все же продолжал двигаться, то и дело цепляясь за спасительный забор.

Следующий этап начался после того, как, купив билет и убедившись, что до автобуса еще минут двадцать, Ким присел на скамейку под тополем у входа в автовокзал. Потянуло в сон, да так сильно, что голова сама откидывалась назад, глаза закрывались против его воли, тело огрузло, стало вялым.

Он затряс головой. Площадь, солнечная и мусорная, полна была фырчащих и воняющих автобусов. Люди спешили мимо, уезжали и приезжали. А перед Кимом стоял рыжий мальчик лет десяти и, облизывая мороженое, внимательно разглядывал сидящего. Потом он оторвался от своего приятного занятия и вежливо поинтересовался:

— Дядя, вам плохо?

Ким качнулся, ища равновесия, слабо улыбнулся:

— Все нормально, парень. Мне хорошо.

Мальчик глубокомысленно кивнул и, вновь принявшись за мороженое, отправился по своим делам. А Ким почувствовал боль, опустил глаза и увидел свои непроизвольно сжатые кулаки и ногти, впившиеся в ладони.

С этой минуты он уже сознательно боролся со сном. Еще покачивало, когда он входил в автобус. Пробрался на свое место в конце, сел у окна. Минут через пять, перед самым отходом, женщина с грудным ребенком попросила его поменяться местами. Он едва ее понял — настолько был погружен в себя — молча кивнул и пересел.

Автобус, стрельнув черным дизельным дымом, вырулил на площадь и пошел узкими улочками к окраинам. Маршрут вообще-то проходил через центр, но с недавних пор, после письма в газету местных пенсионеров о том, что-де выхлопными газами «Икарусов» загрязняется чистый воздух города, водителей обязали центр объезжать, и они, экономя время и горючее, предпочитали лавировать переулками, чем выбираться на дальнее окружное шоссе.

Все было как обычно, как множество раз, когда Ким ездил повидаться с матерью, но сейчас он был весь в напряжении, словно солдат перед боем. Внешне это никак не отражалось: сидит человек, поглядывает скучающе по сторонам. Все привычно, видано и перевидано, кажется, что вот сейчас зевнет пару раз, и, прикрыв глаза, задремлет. А внутри него разве что не звенело, так туго все было сжато. Какое-то время Ким гадал: что может еще случиться, но потом бросил это занятие. Какой смысл? Произойти могло все.

И произошло. Автобус к тому времени выбрался из старых кривых улочек города и, прибавив скорости, бежал по шоссе, ведущему сначала через небольшие поселки среди невысоких гор, а затем впадавшему в широкую трассу.

Заболело сердце. Боль в левой стороне груди, поначалу тупая, несильная, стала острой и росла, росла. Потемнело в глазах, перехватило дыхание. Горло словно набили ватой. Он, уже не соображая ничего, замычал, пытаясь встать, и рванул ворот рубашки…

Очнулся Ким на обочине, в траве. Вокруг него хлопотали женщины, подкладывая под голову сумку и подсовывая под нос ампулу нашатырного спирта с отломанным носиком. «Икарус» стоял неподалеку, и остальные пассажиры прогуливались около него, ожидая, когда можно будет ехать дальше. Ким поймал на себе несколько брезгливо-заинтересованных взглядов, какими смотрят на эпилептиков.

Кто-то из нетерпеливых пассажиров спросил достаточно громко для того, чтобы Ким мог услышать: «Ну что, поехали? И так сколько времени потеряли».

Ким отвел от лица руку с нашатырем, спросил у одной из женщин:

— Долго я был в обмороке?

— Минут пять, — ответила та.

— Ну ладно, повалялись и будет, — и несмотря на то, что его пытались удержать, поднялся на ноги, отряхнул джинсы, с сожалением осмотрел рубашку — две пуговицы у воротника «с мясом» вырваны — подхватил сумку, подошел к шоферу автобуса, курившему в стороне.

— Езжайте!

Тот встрепенулся, отбросил сигарету. — А ты?

— Я — все! Отъездился, — и поспешил добавить в ответ на непонимающий взгляд: — На сегодня. Меня до города милиция подбросит. Подвезете, товарищ сержант?

Желто-синий милицейский «Урал» только что затормозил рядом, и водитель автобуса уже успел объяснить сержанту в белой каске причину остановки.

Милиционер, услышав вопрос, глянул недоверчиво — только что человек без сознания валялся — потом качнул шлемом: