Далия Трускиновская - Славянская сивилла

— Государству?! А шиш ему! У меня сын и дочка в Америке! Едем к нотариусу!

Анатолий надеялся — пока доберутся до нотариальной конторы, у Бориса в башке прояснеет. Но не прояснело, а даже наоборот — длинная очередь завещателей в приемной подтвердила Борисову правоту. И впридачу оказалось, что нотариус берет за услуги натурой, завещание обойдется в сто свечек и двадцать банок тушенки.

— Маразм! — воскликнул Борис. — Где же я возьму… Идиоты! Мы же себе ничего не оставили! Ничего, понимаешь?!

— Моя дура весь дом забила всякой дрянью!

— Так то — твоя…

Они вышли на улицу и увидели процессию. Шли люди в длинных белых рубахах, несли колесо на палке. Что за колесо — непонятно. Куда направились — неизвестно…

Анатолий затащил Бориса в машину, погнал к заправке.

— Литр бензина — две свечки, — сказали там ему.

— Это с каких же пор?

— Хозяин утром позвонил, велел брать только свечками, овсянкой, шпротами…

Случилось самое жуткое — деньги утратили смысл.

Род человеческий вдруг осознал их никчемность. И это осознание, как эпидемия, понеслось от города к городу, перескакивая границы и перелетая моря.

Деловой мир рушился прямо на глазах.

В лесу было хорошо. Костер горел ровным пламенем, в котелке шкварчало варево из перловки, картошки и тушенки.

— Не может быть, чтобы свет кончился в двадцать четыре ноль-ноль по московскому времени, — убежденно говорил Борис. — Ни при чем тут московское время. Нигде не сказано, что по московскому…

— Скорее бы, — буркнул Анатолий. — Третьи сутки тут сидим. А моя дура дома одна. Точно ведь чего-нибудь натворит.

— Полночь! — торжественно произнес Борис. — Ну, значит… Толька, если я когда чего… ты уж прости…

— Я бы тебя в психушку сдал, если бы главврач меньше запросил. А то — яичный порошок, сгущенку! Где я ему яичный порошок возьму?

Время шло, костер не гас, свет не кончался. То засыпая, то просыпаясь, Анатолий с Борисом досидели до рассвета. Солнце взошло, осветило скромный бивак.

— Ну? — спросил Анатолий. — Что ты теперь скажешь? Про сивиллу?

— Дура она! — выкрикнул Борис. — Дура деревенская! Лизавета, а туда же — Гремислава!

Тут терпение Анатолия лопнуло. Взвалив щуплого приятеля на плечо, он дотащил брыкавшееся тело до холодного ручья, ухнул туда и не выпустил, пока не убедился, что Борис промок насквозь и замерз.

— Ну, посвежело в голове? — спросил он.

— Б-б-б-п… п-п-по-све-же-ло…

— Сивиллы не мерещатся?

— М-м-ме-ре…

— Ну, мокни дальше.

— Толь!

— Чего?

— Как же дальше жить?! Без него?! — выкрикнул Борис.

— Без кого?

— Без конца света? Понимаешь, был конец света, был смысл жизни…

— Вылезай. Если уж до смысла жизни дошло… вылезай, бабка Гремислава…

— Ты деньги не пожег? — деловито спросил Борис, заворачиваясь в одеяло, чтобы в нем согреться у костра.

— Что я, дурак, что ли?

— Да ведь солидные люди жгли! Прямо в парке на газоне.

— Ну, значит, я несолидный… Дура!!!

Борис все понял.

Дура, оставшись одна дома, могла набрести на тайник с деньгами. Поди знай, что придет в ее безмозглую голову — или же что ей подскажет Добрыня, узнав, что муж исчез в непонятном направлении.

А что она способна отнести денежки в общий костер, чтобы влиться в совместную пляску, Анатолий не сомневался.

Родной город понемногу приходил в чувство. Магазины стояли закрытые — в них не было большой нужды, все запаслись провиантом на несколько недель. Но люди уже шли по улицам вполне осмысленно, по делам, и не одни Борис с Анатолием возвращались из леса.

— Развод. Прежде всего — развод! — твердил Анатолий. — Все ведь из-за нее! Думаешь, почему вся эта история с Веденяпиным случилась? Почему мне этот дурацкий цех достался? Все из-за нее! Мне деньги были срочно нужны — она шестикомнатную квартиру захотела!

— А я о чем? Во всем бабы виноваты. Теща, чтоб ей, как клещ впилась: бери этот склад, бери этот склад! А что вышло?

И с каждым шагом им делалось все легче и легче — как всякому, кто ищет крайнего и с восторгом его находит. Наконец они рассмеялись.

— А все-таки хороший был проект, — с некоторым сожалением сказал Борис. — Правда, не все мы продумали…

— Ничего, на ошибках учатся.

Они переглянулись — и обоим стало ясно, что настоящий, во всех мелочах просчитанный конец света у них еще только впереди.