Юрий Никитин - Сборник Русские идут!

Шпак, командир десантной группы, напряженно всматривался, сердце сжало непривычной тоской. Как они здесь живут? Не потому ли так озверели…

В наушниках раздался негромкий голос:

– Говорит Восьмой!.. Мы готовы.

В ответ раздался командирский бас, густой и уверенный, это говорил Скворцов, ответственный за операцию:

– Погодите… Без обработки не начинать.

– Но где же они?

– Сейчас будут…

– Черепахи, – донесся другой злой голос. – У меня что, топлива запасные цистерны?

Шпак усмехнулся, но улыбка получилась горькой. Из-за несогласованности и слабого взаимодействия частей наши войска всегда несут основные потери…

Внезапно он услышал высоко в небе грохот, хотя на такой высоте – ни облачка, все внизу. Две тройки самолетов зашли против солнца. Было видно, как от них выстрелило, словно водяными струями: белые нити, быстро распушаясь от трения о воздух, потянулись к аулу.

В суровом бело-черном пейзаже внезапно расцвело красным, багровым. Пурпурные с нездоровой багровостью шары росли и ширились на месте, где был аул. Видно было, как ударная волна сметает жалкие домишки. Высоко в небо взлетели обломки балок, древесная щепа, и лишь тогда донеслась глухая волна взрыва.

Пять десантных вертолетов поспешно заходили на посадку. Еще шесть штурмовых вертолетов барражировали у выходов в ущелье.

Земля подрагивала, воздушная волна колыхала вертолеты, и пилоты поспешно выравнивали машины, удерживали на незримой поверхности воздушного океана. Внизу ширился ад. Вакуумные бомбы страшной разрушительной силы, напалм и три кассетные бомбы – все, что нашлось на ближайшей авиабазе, все было сброшено вперемешку, и теперь там горело, взрывалось, поднималось черным дымом. От деревьев за сотни метров в округе остались только расщепленные пни, а сами стволы унесло взрывной волной, измельчило, расщепило, превратило в муку и развеяло по ветру.

Шпак бросил в микрофон:

– Готово. Высадка!

Пилот послушно бросил машину вниз. Сержант Воловик швырнул за борт связку линя, метнулся следом. За ним один за другим молча прыгали десантники, скользили по линю, внизу расцепляли руки и откатывались в стороны, а на их место падали следующие.

Вообще-то можно было бы не падать и не перекатываться: никто в этом аду не выживет, но Шпак держал своих орлов в строгости, благодаря чему за последние два года имел всего троих раненых и ни одного убитого.

В наушниках через треск помех донесся бодрый голос:

– Докладывает лейтенант Зарубин. Мы на месте!

– Хорошо, – бросил Шпак. – Следите, чтобы даже мышь не выскользнула.

По его знаку бойцы медленно двинулись вперед. Страшная ревущая стена огня уменьшалась с каждой минутой, в ауле гореть особенно нечему, но жар опалял лица, а когда ветер внезапно менял направление, все невольно прикрывались локтями или отворачивали лица.

– Никого не выпускать! – прикрикнул Шпак на всякий случай, хотя в таком аду не выживет и земляной червяк. – Щас остынет чуть, двинемся!

Земля, раскаленная до тысячи градусов, представляла из себя почти лаву, что выплескивается из жерла вулкана, а черный удушающий дым с ревом и треском уносился в ставшее черным небо.

Сквозь разрывы в красном стали видны остатки построек из камня. Взрывная волна как бритвой срезала с поверхности все. Даже массивные валуны, что вмерзли в каменистую почву со времен древних богов, вывернуло, укатило, а кое-где с такой силой швырнуло в каменную стену, что раздробило, как орехи.

– Вижу тела! – вскрикнул один из десантников. – Черт… Что с ними сделалось…

Шпак прикрикнул строго:

– Ты лучше подумай о телах, которые сгорели в поезде из Рязани!..

Он почти почувствовал, как десантник стиснул челюсти и пошел, обгоняя других, палец на спусковой скобе, а в сердце теперь одно желание, чтобы уцелел хоть один, чтобы очередью в упор…

Когда были уже посреди места, где четверть часа тому был аул, за спиной Шпака глухо треснуло, словно отодрали доску от забора, короткая очередь. Он инстинктивно метнулся в сторону, развернулся, автомат, готовый к бою.

В трех шагах, на том месте, где он только что прошел, зияла дыра. В ней исчезло что-то темное, он даже не успел рассмотреть, а сержант Куницын, который со Шпаком прошел от Афгана до этого аула, быстро закинул автомат за плечо, выхватил гранату и забросил в подвал. Чеку щелчком ногтя отправил следом.

Глухо прогремел взрыв. Шпак кивнул, бросил остальным:

– Крышки подвалов может присыпать обломками. Проверьте все! Кто-то мог в момент бомбежки как раз полезть за водкой…

– Или за русскими рабами, – хмуро добавил Куницын.

И хотя знали, что после последней тотальной зачистки по всей России не отыскать места, где бы остались заложники или пленники, но напоминали себе и другим, что эти пленники были, что над ними измывались, их калечили, им отрубали головы и снимали все это на пленку, уже уверенные, что русские настолько впали в скотство, что сдачи не дадут, не осмелятся…

Шпак видел, что бомбовый удар был настолько мощный, что не осталось даже трупов. На месте аула чернела выжженная взрывами и напалмом каменная земля, кое-где торчали – на ладонь, не выше – остатки кирпичной кладки, но уже не угадать: стен ли, печей или мастерских.

Кое-где попадалась забившаяся в щель, обугленная кость. Точно так же взгляд замечал торчащий из щели череп, но никто не видел следов крови. Если при крушении рязанского поезда люди погибали долго, придавленные, с вытекающими внутренностями, кричали в муках, то здесь все произошло мгновенно. Никто не понял, что сейчас он живет, а через мгновение его уже не будет. Как и всего ­села.

Подвал был в каждом доме. Кое-где настолько глубокие, просторные, с железными дверьми, непривычными для бедного горного аула, разбитые на секции и снабженные железными решетками, что Шпак только крутил головой, десантники хмуро переглядывались, а лейтенант Осина вытащил из вещмешка телекамеру и тщательно заснял как вещдок. Всякий, кто увидит эти кадры, признает, что в этом горном труднодоступном ауле держали заложников.

– Теперь уже не будут, – проронил Шпак с мрачным удовлетворением. – Ни заложников держать, ни своим детям показывать русских рабов в своем хозяйстве…

Лейтенант поинтересовался, продолжая снимать:

– А как наша акция будет объяснена?

Шпак отмахнулся:

– Как удар по боевикам… или нечто подобное. Командование причину найдет! Но не в этом главное…

Лейтенант молча снимал. Он знал, что не в этом главное. Главное, что удар был нанесен сразу же после взрыва поезда. На хвастливое заявление шейха Низрака, что русским нанесен удар и что моджахеды будут поступать так и впредь, поступил ответ молчаливый, но красноречивый.