Юрий Никитин - Сборник Русские идут!

Кречет воспользовался моментом, заговорил быстро, убеждающе:

– Принятие ислама – не поражение, а победа! Я уже велел пропагандистам поработать, но они – олухи... Умов среди них нет. Привыкли брать интервью у шлюх, класс потеряли. Ладно, сами кое-что придумаем... Одну важную вещь удалось протолкнуть. С Чечней.

Генерал выдавил сквозь стиснутые зубы:

– Черт бы тебя побрал с этими чернозадыми... Знаешь ведь!

– Так вот, в общих чертах я уже договорился с исламским миром. Конечно, по неофициальным каналам. Они готовы принести Чечню в жертву!

Генерал отшатнулся:

– Как это?

– Мы не только вольны делать с нею, что возжелаем, но ряд арабских стран официально поддержит. Кое-кто даже пошлет вспомогательные отряды или добровольцев. Главное не в численности, а в самом факте. Об этом раструбим в газетах, покажем по телевидению. Мол, исламский мир против бандитской Чечни... А сами пошлем туда танки, бросим самолеты, обрушим артиллерию... Пусть смешают все с землей, нам теперь на Запад оглядываться не надо. А нашим мужикам и бабам по всей России надо показать, что блюдем наши интересы. Интеллигенция, конечно же, осудит, но у нас той интеллигенции уже не осталось...

Сагайдачный наконец перевел дух, но смотрел озадаченно. Потом, к нашему изумлению, сказал сумрачно:

– Это не совсем честно.

– Верно, – согласился Кречет. – Но это наша большая заноза.

Сагайдачный буркнул:

– Я тебе не совсем верю. Но если это правда... то свиньи мы.

Кречет кивнул:

– Еще какие! Сволочи. Но в интересах дела лучше сделать хоть по-свински, но по-нашему. Я уже отдал приказ по войскам... неофициальный, конечно. Пленных по возможности не брать, иностранных корреспондентов не допускать. Нам теперь плевать на Европу, на США! Будут настаивать – пристрелить втихомолку. Спишем на несчастные случаи. Подорвались, мол, на минах.

Из взгляды встретились. Лицо Кречета было как высечено из гранита. Если бы мы не видели его в моменты сильнейшей усталости, президент показался бы все таким же несокрушимым, железным, самоуверенным.

– И... когда? – спросил Сагайдачный еще неверяще.

– При первом же поводе!

– А каков должен быть повод? Гнилые апельсины продадут на московском рынке?

Кречет посмотрел на него сумрачно:

– Стоило бы. Но мы дождемся обещанных террактов.

Сагайдачный потоптался в раздумье. Коломиец, стараясь помочь Кречету, подошел тихонько и пригласил командующего воздушно-десантными на чашку кофе. Сагайдачный посмотрел на него дико, как на умалишенного, отмахнулся и пошел к двери. Когда он исчез, мы услышали, как из груди Кречета вырвался глубокий вздох. Похоже, президент страшился, что бравый генерал вспомнит о своем желании послать армию к такой матери.

Мирошниченко выждал, пока топот подкованных сапог затих в отдалении, хотя в торжественной тиши кремлевских кабинетов такое слышно за пару верст, сказал нерешительно:

– Господин президент, тут еще один запрос...

– Ну-ну?

Мирошниченко поморщился, нукать позволительно только на лошадь, да и то ленивую, но терпел, все-таки президент из генералов, а не людей, объяснил сдержанно:

– Уже третий случай на границе... Исчез гражданин Нигерии. Все поиски не дали результатов. А неделю тому исчезли сразу трое. Тоже граждане Нигерии. Или не Нигерии? Словом, оттуда, где пальмы, обезьяны и Лимпопо. А чуть раньше пропал еще один. Все-таки граждане дружественных нам стран! Уже запрашивают и официальные органы...

Кречет вскинул брови:

– Что-то новенькое. А при каких обстоятельствах?

Сказбуш сухо заметил из своего угла:

– Я кое-что слышал. При таможенном досмотре у них нашли героин. Чуть ли не по мешку. Во всех трех случаях. Но наши прошляпили при аресте, а те парни, видать, крутые, тут же смылись.

– Поиски ведутся? – поинтересовался Кречет.

Сказбуш развел руками:

– Людей недостает. Да и куда те денутся в чужой стране?

Кречет пристально посмотрел на министра. Я почувствовал, что даже самые тщательные поиски не дали бы результатов. По крайней мере, сбежавших мафиози вряд ли нашли бы живыми.

– Ладно, – отмахнулся Кречет. – Еще пару таких случаев, и река, что течет через наши границы, превратится в ручеек. Надо только организовать утечку информации. Пусть самый болтливый проговорится газетчикам... Кто у нас любит покрасоваться перед телекамерами? Степан Бандерович, вы сболтнете, а потом, испугавшись, попросите держать все в тайне. Ну, чтобы сразу во все газеты.

Коломиец красиво выпрямился:

– Я самый болтливый? Да я как рыба об лед!

– Вы самый красивый и обаятельный, – утешил Кречет. – Фото и теле гигиеничный.

Мирошниченко поглядел на одного, на другого, сжалился:

– Давайте, сболтну я. Мне легче. И так рвут на части.

Странно, такая собачья жизнь, когда на каждом углу надо оглядываться, пугала, но в то же время и приятно щипала нервы. Все-таки все мы, даже самые одухотворенные, произошли от обезьян, да не тех макак, что прыгают по веткам, а от крепких громил, что жили в пещерах и голыми руками давили всяких там пантер.

Сердце начинало прыгать, когда вблизи проезжала машина, когда двое-трое крепких мужчин проходили вблизи. Хрюку переучивать не стал на собаку-телохранителя, поздновато, да и пусть остается тем милым зверем, добрым и ласковым, страшным только с виду, да и то издали.

Конечно, даже президентов стреляют снайперы, но меня стрелять не станут. Постов не занимаю, жгучих тайн не ведаю. Если кому-то все еще нужен, то не только живым, но и с желанием сотрудничать.

Почти полночь, пора хотя бы посмотреть на чудо ноут-буковской техники, но едва я протянул к нему руку, раздался звонок:

– Алло?

– Папа, – донесся голос дочери, – как хорошо, ты ложишься поздно. Послушай, я записала Дашеньку в секцию каратэ!

– Что? – изумился я.

– В секцию каратэ, – крикнула она громче. Из трубки рвались хрипы, далекая музыка. – Теперь после бассейна я буду ее возить еще и в секцию... Что ты скажешь?

Образцовая дочь, она всякий раз советовалась со мной. Правда, я никогда не перечил, все равно сделает по-своему, но это и сохранило нашу дружбу: я не перечил, а она, обжегшись, вспоминала мой сдержанный комментарий, понимала, что отец все-таки был прав, сердилась, затевала новую глупость, я снова не возражал, только комментировал, и снова история повторялась и повторялась...

– Что я скажу? – удивился я. – Ты знаешь мое отношение ко всей этой ерунде. Но ребенку надо в самом деле чаще бывать на людях. Нельзя всю жизнь прожить, общаясь только с мамой, папой, бабушкой и Интернетом. В секции привыкнет к общению...

Конечно, дочь ждала других слов, помолчала, чуть надулась, но переломила себя и сказала весело: