Юрий Никитин - Сборник Русские идут!

– Он и бьет как гранатомет, – утешил Кречет. – Только потому вы живы. На этих ребятах такие бронежилеты!.. Мы как-нибудь поговорим на такие умные темы, Виктор Александрович, но сейчас давайте работать. Одно скажу: мы стремимся вернуть те кодексы, когда человеку будет совестно не то, что выстрелить в другого человека, но даже сказать обидное слово.

– Тогда меня совесть загрызет.

Он развел руками, сомневался, что меня она даже укусит, еще раз с видимым удовольствием оглядел мой заплывший глаз, разбитую скулу:

– Вас еще не видели Яузов и Коган?

– Нет.

– Покажитесь, – посоветовал он.

– С чего ради?

– У них был трудный день. Я сорвался, наорал... Пусть хоть что-то будет радостное за день.

Остаток дня я доработал, а в лихорадке и суматохе нашей работы почти забыл про разбитую скулу. Тем более, что личный лекарь президента все-таки вколол мне какую-то гадость, жжение прекратилось, я ощутил себя бодрее, а заживление, как меня заверили, пойдет как на собаке. Да не породистой, те изнеженные, а на простом двортерьере.

Только когда поздно вечером я, почти ничего не соображая, выходил из здания к поджидавшей меня машине, меня догнал Чеканов:

– Вы уж простите, Виктор Александрович, что так случилось!

– Да ладно, – отмахнулся я. – Я же сам виноват, обязан был вам позвонить. Вы предупреждали.

– Но все же, – не сдавался он. – Я должен был предусмотреть все. И даже вашу ученую недисциплинированность, рассеянность... Но, честно говоря, вы нас всех повергли в шок, Виктор Александрович!.. Я слышал, что вы что-то вроде современного Ломоносова! Или Пифа... Пифагора, вот. Раз – и любая проблема у вас уже без одежки. Бери и пользуй.

– Мне далеко до Ломоносова, – сказал я скромно, – тот ломал по две подковы разом. А Пифагор так и вовсе трехкратный чемпион Олимпийских игр в кулачном бою!

Я чувствовал, как он смотрит вслед с открытым ртом. Похоже, этот бывший чемпион мира по боксу в самом деле великих деятелей науки и культуры представляет такими, какие те на школьных портретах! Зря я брякнул непотребную правду. Народ, как говорится, до нее не созрел.

Кречет сказал очень серьезно:

– Виктор Александрович, я не могу вам приказывать, так как вам удалось отвертеться от армии... Много дали в лапу?.. А то бы призвал сейчас, одел бы погоны: встать-лечь, упал-отжался... Даже не могу просить какое-то время не выходить из дома. Понимаю, собачке надо гулять, вызывая справедливый гнев соседей своими кучками под их окнами... Но на некоторое время я пересажу вашего шофера за руль своего автомобиля. Черт, надо будет заказать еще хотя бы один...

– А в чем будете ездить вы? – удивился я.

– На танке.

– По Москве? – удивился я. – Прорвалось все-таки генеральское!

Он засмеялся:

– Здорово бы! Но пока только по танкодрому, затем – по ровному такому полю. Маневры! Надо посмотреть наши мускулы, сможем ли показать зубы НАТО... Пока только лаем, но пусть видят, что можем и куснуть, если загонят нас в угол. А они уже почти загнали... Нам нечего терять, как прозорливо сказал по этому поводу великий Блок.

– Надолго?

– Дней пять, не больше. А то и два-три. За это время, надеюсь, ничего не случится. Хотя, конечно, пахнет порохом... Не от границ, а из-под двери любого кабинета.

Я пытливо посмотрел ему в лицо:

– Вы полагаете, что мне настолько опасно оставаться? Тогда, быть может, отправиться с вами?

Он подумал, отрицательно качнул головой:

– Так будут учебные танковые бои... Правда, стреляют только холостыми, но грохота и дыма как на Везувии. Даже у меня потом с неделю в ушах как в Елоховской, а моя голова чугунная, хоть лоб и медный... Да и Мирошник пусть не сидит. А то оклад о-го-го, а неделю жить на халяву? Нет, пусть он и возит, а ваш Володя... у него оклад поменьше, пусть пока пошабашит к зарплате. Они все шабашат.

Глаза его оставались серьезными.

Кленовичичевский примостился на стульчике возле двери, терпеливо ждал Кречета. Марина принесла и ему чашечку кофе, он рассыпался в извинениях, не хотел мешать, просил не обращать на него ни малейшего внимания.

Команда трудилась за круглым столом, но небольшие столы появились и поехать и остаться? Мог ли опубликовать диссидентский рассказ, стихи, даже Коломиец умел попадать пальцем по клавишам, а Коган и Мирошниченко не расставались вовсе. Сейчас Мирошниченко сидел за самым дальним столом, загораживая спиной экран, что-то высматривал секретное, подсчитывал. На столе Когана два компьютера, он переводил взор с одного экрана на другой, сличал, хватался за голову, нервно колотил по клавиатуре.

Сказбуш писал, писал, наконец с отвращением отшвырнул листок:

– Черт... Нам так хочется победы русским, что черт знает за что цепляемся! Кулибин наш – всем Архимедам архимед – ладно, русские слоны – самые толстые на свете – пусть, русские часы – самые быстрые в мире – стерпим, но уже с восторгом говорим, что наша русская мафия заполонила Америку, Европу, что она самая крутая и жестокая, что теснит других подонков... Тьфу!

Краснохарев поднял голову от своих расчетов, затуманенные глаза медленно сходились в фокусе:

– Святая правда, Илья Парфенович!.. Раз приехал из России, значит – русский? Знаем, какие русские понаехали! Разрешение на выезд брали в Израиль, мол, на родину, а все как один оказались в Бруклине, там ослиной мочой бензин разбавляют, да мацу без сертификатов продают!

Коломиец услышал смешок, с недоумением поднял голову, понял, сказал с пафосом:

– Как вы правы, Илья Парфенович! Я, со стороны работника культуры скажу, что порнозвезды уже заседают в парламенте, дочери профессоров мечтают о работе проституток, гомосеки уже не просто тоже люди, а чуть ли не лучшая часть человечества, ибо ломают старую мораль общества... В кино миллионеры женятся на профессионалках-проститутках, наемные убийцы оказываются лучше и порядочнее, чем добропорядочные граждане... Бог мой, до чего же евреи довели мир!

Они посмотрел на Когана, но тот упорно игнорировал окружение. Перед ним на экране компьютера высвечивались колонки цифр, пальцы Когана бегали по клавишам калькулятора. Я ревниво покосился на заставку, так и есть, министр финансов по Интернету влез в свежие документы Международного Фонда, копается, сличает со своими записями. Ничего секретного, но протоколы еще не получены, а он спешит увидеть первым. Еще вчера просил программистов связать его то с той программой, то с другой, а сегодня уже сам... То-то морда сонная, глаза красные, явно днем работает как министр, а по ночам учится на хакера.

Сказбуш шумно вздохнул, хотел было углубиться в расчеты, но разминка показалась короткой, да и что за разминка, если не получил ответный пас, подумал, сказал глубокомысленно: