Олег Северюхин - Квази-мо

Куда идти, я даже не представлял. Стояла тишина, как в лесу. Тоже неудачное сравнение. Как только заходит разговор о лесе, так сразу вспоминаются лесные ассоциации, типа — шумел сурово Брянский лес, все дубы и все шумят, чем дальше в лес, тем больше дров, дрова рубят — щепки летят, сверху шумят, а внизу тихо, кругом тайга — медведь хозяин, жри ближнего и вали на нижнего, сыр выпал, с ним была плутовка такова.

— Интересно, — думал я, — сколько мне придется находиться в этом городе? Дома меня начнут искать, если я долго не появлюсь. Объявят в розыск и, чего доброго, разграбят все мое имущество. В наш просвещенный век рот лучше не раскрывать и не оставлять без присмотра носильные вещи во время прикуривания сигареты. Враз стибрят. Это, если они жители побережья реки Тибр. А если они будут из итальянского города Пизы? А искать меня будут долго. Ну, кому придет в голову, что владелец коттеджа устроился полежать в своем сундуке и там же и уснул.

Стыдоба. Все желтые издания подхватят эту новость и разнесут ее как сорока на хвосте по всем местам, куда доступна газетная страница в ровном или в смятом виде.

Все будут говорить:

— Это вот тот, что прячется от мира в деревянном сундуке, его проверять надо, может он бешеный или вампир. Те тоже от дневного света прячутся.

Если заподозрят в вампиризме, то от женщин отбоя не будет. Те большие любительницы экзотики и сами не прочь чужой кровушки попить.

Другие начнут на полном серьезе рассуждать о том, что это, мол, направление философии такое диогенового типа, но с богославской национальной спецификой и человеческим лицом.

Третьи будут кричать:

— Чего тут думать, шизик он, по такому дурдом плачет. Вы посмотрите, может, он еще сочинитель какой-нибудь. Они все пишут ерунду какую-то, а кто им это в уши нашептывает? Все правильно, либо сила нечистая, либо помыслы души нечистое, либо воспаленное сознание. Вот и получается, что он либо больной, либо враг. Сознательный человек и патриот не будет в сундуке сидеть и ересь всякую на бумажках писать.

Хочешь писать, возьми, к примеру, и напиши историю жизни лидера нации. Напиши, какие умные мысли он высказывал в детских яслях, в детском садике и в начальной школе, и как эти мысли претворились в гениальные идеи, положенные в основу плана лидера нации по реформированию нашего общества. Вот тогда тебе будет честь и хвала как деятелю необогославского реализма, одобренного партией и сформированным ею правительством, потому что лидер партии и лидер нации это одно и то же. Как говорил наш революционный поэт Маяковский?

Нескладно, зато верно. А как он проникновенно говорил?

Сейчас любой уважающий себя начальник на стене имеет фотографию лидера, а более дальновидные — две фотографии, двух лидеров. Вот тогда Маяковский будет абсолютно точен в своем определении о близнецах-братьях.

Я шел в направлении стеклянной клетки, где мы в первый раз встретились с Майей, не помню и не хочу помнить, какой у нее номер. Отдрессированная сучка, у которой нет ни малейшего представления о любви, о семье, о долге, просто индивидуум, который должен самореализовываться. Даже грибы в лесу, без глаз и без мозга, а делают все, чтобы в месте их произрастания развивалась грибница, которую они удобрят своим прахом в виде пыли для того, чтобы на этом месте росли их потомки — крепкие боровички, то ли для красоты, то ли для съедения гурманами лесных даров. Да пусть даже белка или ежик сорвут эти грибы, не повредив грибницу, и продолжат свое существование на благо огромной системы, имя которой — жизнь.

Я шел и думал, что кроме осмотра города мне нужно позаботиться и о том, что я буду есть и где ночевать в чужом месте. Конечно, пока тепло, я могу спать и в кустах. Но как здесь ночью, а вдруг холодно как на неосвещенной стороне Луны? А чем я буду питаться? А где я буду отправлять естественные надобности? Это только со стороны кажется, что бомжам живется вольготно и беззаботно. Ничуть не бывало. У них самая сложная и трудная жизнь. Каждая минута — это борьба за выживание.

— Стой, тебе говорят! Стой, скотина ты этакая!

Я повернулся и увидел, что за мной бежит Майя в развевающемся шелковом халате и с растрепанными волосами. И она уже никакая не самореализующаяся ячейка чистосердечного общества, а обыкновенная баба, которой, как и всем, хочется тепла и любви, и чтобы дом был согрет другим дыханьем, и чтобы тянуло домой к тому, кто является твоей половинкой, а, может быть, и даже больше чем половинкой, безраздельно принадлежащей тебе.

— Ну, остановись же, наконец, — Майя схватила меня за руку и уткнулась головой в грудь. — Откуда ты взялся на мою голову, чего тебе не жилось там, где ты жил? Пойдем домой, ты уже один раз покидал меня, и я не хочу, чтобы ты меня вообще покинул.

Я обнял ее за плечо, и мы в обнимку пошли к дому, ловя на себе косые взгляды прохожих. Похоже, что в чистосердечном обществе проповедовалось целомудрие, и объятия на улице были покушением на основные устои. Это чувствовалось и по Майе, которая опустила голову и боялась ее поднять. Собственно говоря, такое же было в СССР, в Индии и в Китае. Поцелуи прилюдно были порнографией, а супруги обращались друг к другу официально, как на партийном собрании.

— Товарищ Иванов, — говорила супруга мужу, — мойте руки и садитесь за стол. Сегодня будет борщ, сваренный по рецепту нашего Генерального секретаря, который он слышал во время кратковременного пребывания на Малой земле. Я недавно прочитала об этом в его книге.

— Спасибо, товарищ Иванова, — обрадовано говорил муж. Вымыв руки, он аккуратно садился за стол, проверив сохранность партийного билета, находившегося в левом нагрудном кармане его рубашки прямо у сердца.

С одной стороны я был рад, что Майя меня остановила, потому что я не знал, куда мне идти и что мне делать. С другой стороны, я не знал, что мне ожидать от нее, потому что она преступила правила их чистосердечности, и сделала все от чистого сердца. Я чужой для этого общества и она стала чужой для него. И мне, и ей придется играть роли лояльных граждан, потому что нелояльные граждане долго не могут оставаться невидимыми для властей, использующих в качестве государственной идеологии первую сигнальную систему человека.

Я не столь наивен, чтобы обвинять их в примитивизме и прекрасно понимаю, что тот, кто использовал первую сигнальную систему, обязательно использует и вторую сигнальную систему для убеждения людей в принятии спускаемой сверху политики. Это мы проходили у себя и еще остались люди, которые помнят, как у всех сжималось сердце при звуке работы мотора въезжающей ночью во двор дома автомашины. А слова — враг народа, контрреволюция, десять лет без права переписки, высшая мера социальной защиты, превентивный расстрел — меняли жизнь человека или гасили ее навсегда.