Генри Олди - Крепость души моей

Возле подъехавшего микроавтобуса выстроилась очередная мебельная выставка. Три шифоньера – один другого краше. Тот, что повыше, припустил грузной трусцой, но Шамилева длань остановила искренний порыв.

– При ребятах не хочу, – вздохнул Шамиль. – Вопрос у меня к вам, Сан Петрович.

Клюка ударила в пыльную землю:

– Только не спрашивайте, как я этого бойца одолел. Сам не понимаю.

Чисоев-старший удивленно моргнул:

– А что такого? Грамотно палкой ткнули. Дуриком подставился – дуриком согнулся. О другом речь, Сан Петрович. Все вы сделали, что обещали. Спасибо! Сейчас скомандую, чтобы домой вас отвезли…

Умолк, ковырнул туфлей пыль. Наверное, думал: ловко ли будет денег предложить. Услуги нынче платные; тем паче, эксклюзивные, с цитатами из Корана.

– Всю нужную медицину я с собой захватил, – Александр Петрович запрокинул голову. Небесные бездны молчали с отменным равнодушием. – Чисоев, я в твоем полном распоряжении. Мне бы только часа полтора полежать – после лекарств. Такая вот я старая кляча…

– Э-э! Почему кляча? Совсем не кляча! Полежать – не вопрос. Тут, в трех километрах, дом отдыха. Снимем этаж, отдохнем. Отдохнем – делами займемся. С вами, учитель, мне спокойнее. Быстрее думаю, правильно решаю…

– «С песней шагает простой человек, Сталин и Мао слушают нас, – с выражением продекламировал старик. – Москва – Пекин, Москва – Пекин! Идут, идут вперёд народы…» Чисоев, я же просил не разводить культ личности на пустом месте!..

На этот раз хлебное поле раскинулось далеко внизу – желтое пятно в обрамлении зеленых потеков. Ни проселка, ни наглеца в кепке с козырьком.

Высота!

Спускаться было ни к чему. В теплой податливой синеве думалось спокойнее. Мелочи сгинули, все нужное приобрело истинный масштаб – даже собственные ошибки.

Наглеца не стоило ни пугать, ни уговаривать. Опасно! Сотворенные по Образу и Подобию начинают мнить себя равными, меряться ростом. Даже этот, с двумя инфарктами. Камешек, понимаешь, при горе! Видел бы он эту Гору!

Горизонт потемнел, взялся серой пеленой. Воздух колыхнулся, затвердел, ударил грозным ветром.

Гордецы! Возомнили о себе, приматы!

Ветер стал вихрем, закрутился воронкой. Потянулся жадным хоботом к далекой земле.

…Я забуду вас вовсе и оставлю вас, и город сей, который Я дал вам и отцам вашим, отвергну от лица Моего! И положу на вас поношение вечное и бесславие вечное…

Но гнев уже стих. Слишком малы, слишком мелки образы-подобия. И гордыня их – не больше горчичного зерна. Главное же – предсказуемы до последнего знака. Не надо за ниточки дергать, сами побегут, сами все сделают.

И ты, гордец в синей кепке!

Прыгай, обезьянка!

– На город сей обрушится кара, – задумчиво сказал Александр Петрович, прихлебывая кофе. – Несправедливостью он переполнен… Насколько я помню, это из Иеремии. Вопрос: почему я это помню?

Чисоев-старший поставил невесомую чашку на блюдце. Вздохнул:

– Эх! Мне бы ваши проблемы, Сан Петрович!

– Проблемы?

Учитель поглядел в окошко. Темнеет! Долгонько же он спал. И не разбудили, хотя просил. Немудрено, что снилась какая-то околесица.

– Выкладывай, Шамиль!

– Э-э-э…

Бывший ученик потер лоб, словно решая в уме трудную задачку.

– С чего бы?.. А! Не голова, карусель с конями. Виктория на борту, скоро взлетят. Кличевский вылет задержал: анализ ждал, результат, да. Дождался. Сказал: состояние стабильное. Как в Бен-Гурионе сядут, позвонят. Лившиц ждет, на цырлах ходит… Это не новость, это, считай, по плану. Да, Ксению нашли с Володькой!

– Дочь Артура? – обрадовался Александр Петрович.

– Ага! Только не нашли, сама приехала. В больницу. Где мама, говорит? Увидеть хочу, поцеловать хочу. Хорошо, что увезли ее, бедную Вику. А вдруг бы глаза открыла? Ксюха, дура еловая, голову обрила, брови сбрила… Хорошо, ресницы оставила.

Александр Петрович невольно сглотнул.

– В штору какую-то завернулась. Лиловую!.. Эх, Артур, Артур! Куда смотрел, как воспитывал? Ну, ее там придержали вежливо. Сашу, Джахарлал который…

Кофе плеснул на скатерть.

– …вызвонили, из рук в руки передали. Раз он ее джахарлает, пусть и в ум-разум приводит.

– Молодец, Шамиль!

Депутат и чемпион отмахнулся:

– Какой молодец, Сан Петрович! За забором у Артура тоже все по плану, понимаешь. Только без Коли-психа. Каменюку вкопали, песочком обсыпали. Жираф уехал, по дороге в столб въе… врезался. Валентин-художник плохо ругается. Совсем плохо, но работает. Артур с ним в один голос ругается…

– Когда ты успел жучка поставить?

– Зачем – поставить? Пусть бегает, жучок. Стаса-охранника помните? У него, мерзавца, две семьи и любовница. Никаких денег не хватает. Кстати, это не Васёк-холуёк ментам звонил. Проверили уже…

– Паяльником? – Александр Петрович вспомнил лихие 90-е.

Шамиль закашлялся и предпочел не углубляться.

– Хочу уточнить одну важную вещь, Чисоев, – бывший классный руководитель стер улыбку с лица. – Не знаю, что ты там задумал… Имей в виду, ни в каких боевых операциях я участвовать не собираюсь. И тебе не советую. Взрывать ворота, крушить забор бульдозером – на это «Беркут» есть. А тебя, случись что, просто посадят. «Корочки» не помогут, не тот случай. Был бы ты, к примеру, министром…

Шамиль помрачнел, набычился:

– А если… Если брат и вправду резать станет? Человека резать?

– Тогда я сам позвоню в милицию.

Шамиль сверкнул темными глазами, привстал. Александр Петрович убрал подальше чашку, погрозил пальцем:

– Чи-со-ев!

Депутат и чемпион грузно рухнул на стул.

– Обо всем рассказал? – как ни в чем не бывало, поинтересовался учитель.

Ответа пришлось ждать долго, словно у доски, когда урок не выучен. Шамиль сопел, шмыгал носом, затем принялся тереть лоб, как Аладдин – волшебную лампу.

«Читал я, Сан Петрович! Честное слово! Два раза прочитал! Только ничего не понял. Плохо написано, наверное…»

Наконец ладонь оставила лоб в покое.

– Э-э-э, учитель! Вы прямо экстрасенс. Насквозь смотрите.

– Экстраскунс, – уточнил Александр Петрович. – Ты не тяни, сразу кайся!

Тр-р-р-ресь!

Мебель делали на совесть. Стул даже после попадания в стену умудрился уцелеть. Полюбовавшись его полетом, старик кивнул на образовавшуюся возле сахарницы бумагу – вчетверо сложенный лист формата А4.

– Можно посмотреть? Или ты сначала стол оприходуешь?

Шамиль зарычал, никого, однако, не испугав. Стулу было уже все равно, а бывший классный руководитель слыхал всякое. Привык!

– Смотрите, пожалуйста, – выдохнул Чисоев-старший, багровея. – Все равно скоро все узнают. Пословица у нас есть: беда одна не приходит, деток приносит.