Владимир Аренев - Душница

В школе их собрали в актовом зале и каждому выдали по диплому. Сашке с Курдиным — ещё и грамоты. Долго хлопали, говорили глупости.

Курдин был мрачен, язвителен, нелюдим. На переменке окоротил Вадю, который начал зубоскалить про причёску классной, — и ухромал во двор.

— Совсем зазнался, — хмыкнул Лебедь. — Перечитался, небось, дедовых архивов. «Чванливый победитель, не забудь, и над тобой когда-нибудь взметнётся фортуны меч!..».

На лавочке Курдин сидел, чуть вывернув ногу, чтобы не сгибать. Сашка небрежно плюхнулся рядом.

— Дома влетело?

— Так… — сказал Курдин, помолчав. — Ерунда. Победителей не судят. А твои что?

— Гордятся, блин.

— Везучий ты, Турухтун…

Сашка неопределённо пожал плечами. Посидели молча, наблюдая за младшаками, гасавшими с мячом по спортплощадке.

— Слушай, — решился наконец Сашка. — Есть одно дело…

Прямо перед их ногами в луже шалели воробьи. Сашка говорил, а сам не сводил с них взгляда.

Курдин выслушал молча, ни разу не перебил.

— Зачем? — спросил хмуро. — Зачем тебе?..

— Надо.

Со спортплощадки прилетел мяч, вспугнул воробьёв. Те порскнули на ветку и оттуда лихо, по-птичьи бранились на горе-футболистов. Курдин поднялся и, примерившись, запульнул мяч младшакам.

— Почему я? — спросил, не оглядываясь. Сашка даже не сразу догадался, что это он к нему обращается.

— А ты не проболтаешься — вот почему.

— Уверен?

Сашка не ответил.

Прозвенел звонок.

— Так подумаешь?

— Знаешь, почему я вообще взялся писать про деда? Я же его сначала не воспринимал. Дед для меня был отдельно, шарик — отдельно. Он лежал у себя в комнате, приехали врачи, потом вынесли из комнаты шарик — а он так и остался лежать на постели. Никакой связи. — Курдин обернулся и посмотрел на Сашку. — А после того случая — ну, когда ты полез драться, — я вдруг услышал его. Впервые. И понял, что это действительно он. Ну, просто вот как если бы дед попал в катастрофу или тяжело заболел и стал… вот таким. Мне было стыдно, Турухтун, — признался он после паузы. — Вот почему я полез во всё это: дневники, архивы. Ну и мама… ты сам видел. Она же такой не была. Думаю, она тоже не верила, что шарик — это он. А потом услышала его и…

Сашка ждал. Покраснев до ушей.

— В общем, — сказал Курдин, — приноси. Разберёмся.

Им дали задание на каникулы и наконец отпустили. Сашка дожидался Настю во дворе, прокручивая в голове разные варианты того, как сказать про лето. И потом всё продолжал прокручивать, даже в маршрутке.

— Ты сегодня какой-то странный.

— А? Извини, я просто…

— Что «просто»?

Он молчал и смотрел на экран, висевший над водительским местом. Обычное дело, по таким крутили рекламу и городские новости. Сейчас как раз речь шла о дружественном визите одного из представителей Временного Комитета. Мол, визит завершается, министр отбывает на полуостров, поскольку неотложные дела требуют его присутствия…

Показали, как министр с двумя помощниками идёт вдоль выстроившихся гвардейцев и поднимается по трапу. Под музыку — наверное, под гимн новой автономии.

Сашка, конечно, узнал мелодию. В последние месяцы он слышал её слишком часто, в основном по ночам.

На полсекунды крупным планом мелькнуло лицо. Даже шрам, змейкой ускользающий в седину над виском.

Настя взглянула на экран слишком поздно, когда уже показывали другой сюжет.

— Слушай, — вспомнил Сашка, — может, ты в курсе. Как переводится слово «атар`ин»?

— Вообще-то по-разному, зависит от контекста. Тебе зачем?

— Да у деда в записях встречал пару раз.

— Чаще всего так называли приёмного отца или просто человека, который старше по возрасту и на которого равняются.

— Типа учителя?

— Но только не школьного, а такого, знаешь… по жизни.

— А «ту пропэйлоча»?

— Может, «ту пропэйлоч-ар»? Тогда — «ты прощён». Тоже у деда в записях нашёл?

— Тоже… Настя, — решился он наконец, — тут такое дело.

— Молодые люди, — встряла тётка, топтавшаяся у них за спиной и с сопением перекладывавшая сумку из руки в руку, — вы сх о дите? А то стали, понимаешь… ни пройти, ни проехать!

Не дожидаясь ответа, она начала протискиваться между ними, работая плечом как тараном.

От остановки шли, смеясь и обсуждая таких вот… таранистых и горластых. Но шутки были какие-то вялые, словно размороженные овощи.

— Я уезжаю, — сказал Сашка, когда пересекали аллею. — Летом; родители купили путёвку.

Настя какое-то время молчала, просто шла рядом, крепко сжав его ладонь своей.

Впереди на лавочке, подстелив газетку, мостился ветхий старик. Хмуро поглядел на них и за чем-то полез в карман куртки.

— Саш…

— Я знаю, самому обидно, но… это не на всё лето, только на месяц. Я не могу отказаться.

— Саш, я тоже уезжаю.

— По путёвке? Куда? Может, и ты в…

— Нет, Саш. Я не по путёвке и не летом. Через пару недель. Папу переводят на полуостров.

— Надолго? — только и спросил он.

— Не знаю. Будешь мне писать?

— Конечно! Может, отпрошусь у своих и приеду, когда вернёмся.

— Это было бы здорово. Но… хотя бы пиши, ладно?

Сашка кивнул.

Старик на лавочке вытащил из кармана горбушку чёрного и теперь крошил дрожащими пальцами, прямо себе под ноги. Над ним метались воробьи, аж верещали от предвкушения.

— В конце концов, — сказала Настя, — это ведь не навсегда, правда?

— Конечно, не навсегда.

Он посмотрел на небо, затянутое паутиной проводов-душеловов. Там, снаружи, плыл серебристый самолётик. Наверное, в далёкие и солнечные страны, туда, где всегда мир и любовь, и все счастливы. В детство.

Весь вечер Сашка не выходил из комнаты. Проинспектировал все книжные полки, многочисленные свои банки из-под кофе и чая, коробки; вытряхнул на пол содержимое всех ящиков стола.

Без толку.

Он прикидывал, как бы половчее спросить у родителей, может, они где видели, — не выдавая при этом, собственно, предмета поисков. Но это было бы глупо, глупо и подозрительно.

— Уборку затеял? — спросила мама, заглядывая, чтобы позвать его к столу. — Давно пора.

Сашка кивнул, безнадёжно ковыряясь в очередной коробке.

— Сына, а ты ночью не слышал — кто-то музыку включал? То ли во дворе, то ли этажом выше.

— Не. Громко?

— Да чуть слышно. Но знаешь, такая… мелодия всё время повторяется, очень бодрая, навязчивая. Заснуть невозможно.

— И часто? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал так же безразлично.

— Да уже около недели, не меньше.

— Я, если замечу, скажу. Наверное, соседи радио на ночь не выключают.

— Наверное… Ты иди кушать, потом закончишь. У нас для тебя есть новость.

Сашка почему-то подумал, что ничего хорошего ждать не приходится.