Владимир Аренев - Душница

— А чего, — сказал Лебедь, — может сработать. В принципе.

Результат оказался даже лучше, чем они ожидали. Они повесили обманку рядом с дедовым шаром, и Сашка изумлённо выдохнул:

— Один в один.

— Вообще-то нужно добавить тут и тут следы от фломастера, — сварливо заметил Лебедь.

Они ещё раз оглядели шарик со всех сторон.

— Можно и не добавлять, — сказала Настя. — Их и так почти не видно, никто не заметит. Или решат, что сами стёрлись.

— Ну, в принципе…

— Осталось перевесить ленточку — и всё готово, — подытожил Сашка.

— А теперь расскажите мне, как вы собираетесь его… э-э… отпускать. Душеловы же везде. Они его притянут к себе — и всё.

— Вот, — солидно кивнул Лебедь. — В корень зришь, Зимина.

— И?

Они переглянулись.

— Ну, мы пока над этим работаем…

Правда заключалась в том, что ничего путного им в голову за всё это время так и не пришло. Лезть на крышу дома? Бессмысленно, каждая крыша сама по себе тот же душелов. Выбраться за город — ни шанса, это стоит денег, а Сашка последние отдал за обманку. Найти в парке дерево повыше и залезть? Так ведь и над парками провода протянуты.

Всё устроено так, чтобы ни одна душа не пострадала, случайно не улетела, не затерялась.

Они с Лебедем делали обманку, не очень-то представляя, что будет дальше. Надеялись на удачу.

— Ясно, — сказала Настя. — Ну, в общем, может, это глупо, но… про душницу вы не думали?

— Про душницу мои родители думали. И если мы не найдём выход, они его туда отнесут.

— Ты не понял. Я имела в виду: нам самим подняться на какой-нибудь сотый этаж и выпустить шарик оттуда. Там точно — никаких душеловов, их на такой высоте не протягивают. Даже душеловные плоты так высоко не летают.

— А чего, — хмыкнул Лебедь, — здорово придумала! Ты, Зимина… — Он вдруг помрачнел и замолчал, покусывая губу. — Нет, — протянул наконец, — не здорово. Совсем не здорово, вообще-то. Без взрослых нас туда просто так не пустят. А тем более с шариком…

— Это же душница, — отмахнулся Сашка. — Если бы мы хотели его вынести — другое дело.

— Ну да, ты его принесёшь, а тебя охрана спросит: вы куда его, молодой человек? на хранение? — пройдёмте. Подумай, Турухтун. Тем более — кто тебе даст выходить с шариком на балкон на сотом этаже? Даже не смешно.

— Совсем не смешно, — сказала Настя. — Шарик можно спрятать, что-нибудь придумаем.

— А взрослых, чтобы с нами сходили, найдём и уболтаем, да?

— А взрослые не понадобятся. Нас и так пустят.

Ради такого дела Лебедь пожертвовал своим старым мячом. Мяч разрезали, вложили внутрь дедов шар, обмотал скотчем. Настя положила его к себе в рюкзачок, а сверху — свитер, книжку и бутылочку с водой, для маскировки.

Весь вечер Сашка ждал катастрофы. Не мог ни читать, ни смотреть телик, за столом молчал, кое-как осилил одну котлету, вторую расковырял и только. Каждый раз, когда мама проходила через гостиную, — прислушивался, затаив дыхание.

Как на зло, она затеяла сегодня уборку. Протёрла пыль, в том числе — с шариков, бабушкиного и обманки. Сашка ушёл к себе в комнату, чтобы не выдать себя жестом или взглядом. Сердце бухало в груди, как кузнечный молот.

Он на минутку представил, что будет, если мама обнаружит подмену. Сейчас или через месяц, или даже через год.

Спал плохо — то задрёмывал, то просыпался. В один из таких моментов полусна-полуяви Сашке привиделось, как он, забравшись на крышу, подпрыгивает, пытается повыше забросить дедов шар — раз, другой, третий — и вдруг сам начинает медленно подниматься в небеса, мимо проносятся облака, в конце концов он полностью погружается в них, вокруг белым-бело, он плывёт сквозь это пушистое, невесомое нечто — и вдруг понимает, что на многие тысячи, миллионы километров он — один, и никого вокруг, небеса пусты, и он уже идёт сквозь густую сверкающую траву, вокруг — излучающий сияние лес или сад, но сад тоже пуст, как школа летом или запертый на ночь супермаркет, и эхо шагов гаснет, но остаётся ощущение незаполненности, безжизненности. Запустенья.

Лёжа в кровати и глядя на серый прямоугольник окна, Сашка в который раз спрашивал себя, правильно ли собирается поступить. Но это были привычные сомнения, они уже ничего не могли изменить.

Настя ждала на остановке, уставшая, осунувшаяся. Тоже плохо спала.

— Шумел? — спросил Сашка, кивая на её пёстрый рюкзачок.

— Так…

Лебедь явился с запозанием, притащил зачем-то пачку листов, упихал их в Сашкину сумку и отмахнулся от расспросов, потом, мол. Был мрачный и время от времени, забывшись, кусал губу. Как будто упустил что-то очень важное.

Народу в Парке было ещё больше, чем на День всех святых. На входе многие останавливались, чтобы прочесть громадный постер: «Выставка „История Душепийцы“. Уникальные экспонаты из зарубежных коллекций».

— Прикольно, — кисло сказал Лебедь. — Это они к фильму подсуетились, не иначе. Вот же ж.

— Ты чего?

— Как думаешь, Турухтун, эти самые уникальные экспонаты охраняют?

Конечно, охраняли. Сразу за вертушками установили рамки, всех пропускали только через них, отдельно досматривали вещи. На выставку ты идёшь или просто проведать родных — значения не имело.

Лебедю пришлось объяснять, что эти бумаги в Сашкиной сумке — его, Лебедя, проект, ну, не весь, отдельные фрагменты, что он, Лебедь, изучает историю душницы, вот решил заодно кое-что уточнить, справиться, так сказать, на месте, а вы чего подумали, я шпион, что ли, а может, этот… подрыватель какой-нибудь, террорист?.. нет, это всего лишь бумаги, хотите, я покажу что где, я могу…

Он говорил так долго и путанно, с таким занудным, чисто грищуковским выражением лица, что пожилой лысоватый охранник, не выслушав до конца, махнул рукой — проходи мол.

Настя сразу же достала подписанную родителями бумагу. Лысоватый пробежал глазами документ, внимательно поглядел на Настю:

— Значит, проведать брата? А это, значит, ваши друзья?

Настя сдержанно кивнула.

— Ну, молодцы, молодцы. Это правильно.

Охранник показал узловатым пальцем на рюкзачок:

— Открой-ка.

Он заглянул внутрь, но тем и ограничился.

— Следующий!..

— Зачем ты приволок эти чертежи? — прошипел Сашка, когда они отошли подальше. Вестибюль напоминал предбанник какого-нибудь необъятного вокзала: куча народу, все куда-то спешат, теряют друг друга, малышня вопит или, путаясь под ногами, играет в догонялки. Одно утешало: здесь никому и в голову не взбрело бы их подслушивать. — Ты чуть всё не испортил!

Лебедь молча кивнул. Это был плохой признак: значит, что-то и впрямь не так.

— Понимаешь, Турхтун, мне всё время кажется… это смешно, я знаю, но я ещё вчера вечером…

— Ну!..

— По-моему, мы что-то упустили.