Йен Макдональд - Дом дервиша

— Ваша гостья.

Георгиос с трудом поднимается. Он ошеломлен небом, упивается ночью. Он не готов для Арианы. Но это она вынырнула из глубин сорокалетней давности. Он не может взглянуть на нее. Не осмеливается. Георгиос кланяется, а потом выходит из своего укрытия за столиком, чтобы поцеловать ее в обе щеки на европейский манер. Ариана пахнет лавандой, морской солью и небом.

— Спасибо, что пришла.

Метрдотель отодвигает для Арианы стул. Он встречается глазами с Георгиосом, и его взгляд говорит: я все понимаю, господин профессор, мы постараемся сделать этот вечер особенным. Вот теперь Георгиос осмеливается взглянуть на нее. Последний образ Арианы — Ариана идет от парома в сторону вокзала Хайдарпаша, и было это в прошлом веке. Он носил этот образ в душе сорок семь лет. Он смотрит и уже не помнит то лицо. Перед ним Ариана Синанидис. Лицо тоньше и все в морщинках, следах идеализма и решительности. Копна густых черных вьющихся волос, в которые он мог зарываться руками, но теперь волосы выглядят еще драматичнее из-за двух белых прядей, обрамляющих лицо. Он думал, что ее глаза не изменятся, просто не могут измениться, но теперь они стали больше и ярче. Она несет себя с достоинством и изяществом. Она — матерь богов. На коже рук видны ромбовидные узоры возраста, а на ногтях французский маникюр. Георгиос не видит ни колец, ни следа от старого кольца на среднем пальце левой руки.

— Прекрасное место, — говорит Ариана Синанидис по-английски. — Прости, я подзабыла турецкий.

Шаль сползает с плеч, обнажая их. С темной воды долетают водоворотами потоки теплого воздуха, которые приносят ароматы розы и запах выхлопных газов.

— Разумеется, — Георгиос легко переключается на другой язык. — Уверен, тебе показалось, что Стамбул сильно изменился.

— Кое-где я его с трудом узнаю, а иногда кажется, что не так уж сильно он и изменился. Старые дома все здесь, даже некоторые магазины. Где-то поменялись вывески, но там все равно торгуют сигаретами и газетами. На Казанджи Месжид до сих пор есть лотерейный киоск. А фонтан на улице Чукурлу Чешме все так же подтекает. Все кажется меньше и кучнее.

Во время паузы подходит сомелье. Напитки заказаны. Георгиосу — вода, а Ариане — скотч, мужской напиток. Она просит сомелье принести определенную марку. У сомелье такой марки нет, но он предлагает аналогичную. Годится.

— Прости за наглость, что привело тебя обратно в Стамбул? — Георгиос зачарован ее тонкими пальцами, сжимающими тяжелый стакан. Интересно, каким она его видит, осталось ли в нем что-то от того худого, робкого неопытного революционера или он — едва узнаваемая гора усталого мяса?

— Дела. У моей семьи все еще есть кое-какая собственность в Бейоглу, и я пытаюсь организовать трастовый фонд.

— У тебя есть дети?

На ее лицо набегает легкая тень.

— Нет, я выбрала для себя иную жизнь. Но у меня есть внучатые племянники и племянницы, я их очень люблю и хочу, чтобы они что-то получили. Мы не становимся моложе, но я возлагаю на них большие надежды. А у тебя дети есть?

— Нет, нет, ничего такого. Холостяцкая жизнь академика. Я живу один. Около десяти лет назад, потеряв место в университете, я переехал в Эскикей, в Бейоглу почти не осталось уже греков, а если и остались, то старые и усталые, как я. У меня квартира в старом доме дервиша, по-своему там даже мило. Мне подходит. Мне не нужно особого шума. Я полюбил соседского мальчишку, он мне как сын. Единственный ребенок. У него проблема со здоровьем. Я за него беспокоюсь, но тут уж не убережешься, обычно в наши дни сначала обвиняют, а потом задают вопросы. Все виноваты, пока не доказано обратное. Но ты, похоже, очень преуспела.

Ариана принимает комплимент без самоуничижения или притворного жеманства.

— Я думаю, ты хочешь сказать, что мне удалось достичь компромисса. Успех — это когда меньше становится умерших детей. Прости за грубость и пафос. Я теперь меньше работаю на местах, в основном лекции и семинары. Самое сложное — это работа с неправительственными организациями, у всех своя специфика, у всех свой кружок, и все ненавидят друг друга. Лучше уж правительства или военные диктаторы, с ними, по крайней мере, понятно, где ты. Маленькие группы — это естественный уровень социальной организации людей, и с ними труднее всего работать. Политика просто не может совладать с такими группами.

Приносят меню. Все блюда изысканные и роскошные, они демонстрируют, насколько скромную и монашескую жизнь вел Георгиос: если не ел ложкой прямо из консервной банки, то был вполне доволен скудностью и монотонностью. От обилия блюд кружится голова, он хочет всего и сразу, не может выбрать. Но выбирать нужно, а потому он это делает, а разговор продолжает крутиться вокруг международной миротворческой деятельности Арианы. В итоге она посетила разные страны с одной и той же ключевой проблемой — мужчины убивают друг друга. Достижения Арианы огромны, но у Георгиоса возникает ощущение, что она больше не уверена, что правильно прожила собственную жизнь. Жестокости не будет конца, пока на свете есть молодые мужчины.

— Боюсь, я никогда не был силен в заботе о ближнем, — говорит Георгиос. За первым блюдом они вообще не разговаривают. Это было бы неуважением к шеф-повару.

— Во время твоих путешествий ты когда-нибудь возвращалась в Стамбул? — спрашивает Георгиос, когда уносят тарелки.

— Нет. Никогда. Пока не пришлось. Я пробыла вне Стамбула намного дольше, чем жила здесь. Мой дом в Афинах.

— Тебя здесь помнят.

Ариана кутается в шаль.

— Не уверена, что хочу этого. Такое впечатление, будто я призрак, правда, пока живой.

— Ты ходила к старому дому?

Ариана качает головой.

— Его давно уже нет, там двадцать лет как хостел для туристов.

— Хорошо, — говорит она.

Приносят основные блюда: ягненок для Георгиоса, рыба — Ариадне. Под рыбу, красную кефаль, она заказывает ракы, местную водку, и это правильно. Георгиосу всегда казалось, что рыба — слишком простое блюдо для изысканного ресторана. Просто какая-то мертвая штуковина на тарелке. Зато его ягненок роскошный, тает во рту. Боже, как он плохо питался! Георгиос хотел бы есть ягненка вечно, но удовольствие от еды именно в ее конечности, поэтому сначала он съедает гарнир, оставляя мясо напоследок. Главное блюдо позади, вечер проплывает мимо, словно освещенные корабли, а он так и не сказал того, что должен сказать.

— Ты контактировала с кем-то из старой группы?

Снова тень ложится на лицо Арианы.

— Я не осмеливалась. Я знала, что у них есть агенты и в Афинах.

— Мудро. Ты знаешь, что с ними случилось?

— Знаю, что Ариф Хикмет умер пять лет назад.

— Он отказался пойти с ними на сделку.

— Настучать на остальных.