Йен Макдональд - Дом дервиша

— Да, а им нужно было показательное наказание. Когда правительство сменилось, то его выпустили, но он так и не смог получить должность в газете. Он попробовал себя в политике, сформировал собственную небольшую партию, которая потом слилась с Партией труда, а потом и с Турецкой рабочей партией.

— Девлет Сезер?

— Девлет Сезер умер десять лет назад. Рак. Скурился до смерти. Его не публиковали, он анонимно вел колонку в «Хюрриет» про тайную историю города и старые типажи. Стал своего рода знаменитостью.

— Реджеп Гюль?

— Он уехал в Германию и стал исламистом. Ну таким исламистом, как все в Турции. Занимался проблемой дискриминации гастарбайтеров. Действовал через сеть мечетей. Погиб во время поджога в Дрездене, бывшей Восточной Германии. На востоке нетерпимо относились к туркам.

— А Мерве Тюзюн?

— Она получила три месяца за агитацию, а когда вышла, не смогла устроиться учителем, переквалифицировалась в поэтессу. Пишет под именем Тансу. Ее ценят и много печатают.

— Тансу. Мне кажется, я слышала это имя. Она всегда читала свои стихи на собраниях в кафе «Каракуш». Ужасная лабуда.

— Видимо, исправилась.

Ариана подается вперед.

— А Ариф Кезман, с ним что?

Каждый раз, когда она произносит очередное имя, Георгиос видит их в толпе в кафе «Каракуш», память и время замедлили кадры, лица ужасно молодые, волосы ужасно длинные, а одежда просто ужасная. Видение замедляется, пока все они не застывают как один с открытыми ртами, поднятыми в воздух кулаками, топающими по полу ногами, они обнимают друг друга, и полы пиджаков разлетаются. Или же они стоят в пикете на площади Таксим, губы искривились в крике, в пении, руки отталкивают оружейные стволы. А вот они все щурятся на солнце, обнявшись, как братья, с бокалами шампанского, на фоне бело-голубого бассейна Мерьем Насы. Революционеры 1980 года.

— Ариф! Ты не поверишь! Он диктор на телевидении.

— Быть не может! — ахает Ариана Синанидис, теперь уже увлекшись.

— Да! Звезда! Ну вообще-то теперь он уже старенький и почти отошел от дел. У него было шоу под названием «Брат Мехмет», в котором солдаты воссоединялись с семьями, невероятно популярное.

— Про армию? — Ариана качает головой. В ее волосах искрятся огни Стамбула. — Ариф?

— Его все еще каждый год приглашают на новогоднее шоу. Он себе подтянул все что угодно, вряд ли слезает с ботокса.

Ариана смеется. Она откидывает голову и демонстрирует великолепные зубы, а у глаз собираются морщинки. Это смех молодой женщины. Затем она закрывает рот и прерывает смех, вспомнив те жизни, которые искалечила мясорубка 1980 года.

— Ариана, — говорит Георгиос Ферентину, — ты кое-что должна знать, кое-что, что оставалось несказанным сорок семь лет.

Сначала пришли за курдами. Потом за армянами. Потом за евреями. А потом настала очередь греков.

Табачный дым год за годом проникал в блестящую краску на стенах той комнаты в Ускюдаре и въелся так сильно, что стены пахли больными легкими. Это был не запах дыма или горения, а резкий металлический запах, определенно человеческий и грязный. Так воняет мокрота.

— Вы знаете Ариану Синанидис? — спросил главный следователь.

— Да, — просто ответил Георгиос. — Знаю.

Третий из тех, что его допрашивали, тот, что не делал заметок, достал из большого конверта фотографии и по одной выложил их на стол. Георгиос и Ариана в первом ряду на Таксим. Георгиос и Ариана с громкоговорителем. Георгиос и Ариана вешают листовки. Георгиос и Ариана бегут по Истикляль. Георгиос и Ариана прячутся под козырьком, спасаясь от дождя не по сезону.

— Вы состоите в отношениях с Синанидис?

— Да, — кивнул Георгиос. — Мы пара. Я ее… — он не знал, какое подобрать слово: — …Возлюбленный.

Он видел, как парень с шариковой ручкой аккуратно выводит «трахает ее?» и дважды обводит вопросительный знак.

— Вы экономист, — продолжил следователь обыденным тоном, косясь на бумаги, лежащие у него на коленях. — Хорошая наука, полезная. С такой специальностью вы можете получить хорошую работу. Крупные банки принимают экономистов на ключевые посты. Турции нужны экономисты. Правительство может использовать экономистов.

— Я хочу заниматься наукой.

— О! А сейчас вы занимаетесь наукой?

Тот, что принес фотографии, открыл второй конверт. На этот раз там только одна фотография — увеличенные зернистые изображения людей, стоящих вокруг грузовика на границе.

— Хорошо ли ваша семья устроилась в Греции? — поинтересовался следователь.

— Думаю, да.

— Разве в Афинах нет университетов, школ экономики?

— Я предпочитаю остаться в Стамбуле.

— Из научных интересов?

— Из научных интересов.

— То есть никаких личных причин. Романтических. Причин, связанных с Арианой Синанидис.

— Я же сказал, — огрызнулся Георгиос. Парень с шариковой ручкой громко цокнул языком.

— Хорошо, — сказал следователь. — Приятно видеть амбиции и самоотверженную преданность науке. Многие научные карьеры начинаются красиво, но потом вмешивается секс, и все катится к чертовой матери. Будет постыдно, если то же самое случится и с вами.

— Вы мне угрожаете?

— Я даю вам совет, какой дал бы и ваш научный руководитель. Она симпатичная, да? — Следователь достает снимок Арианы Синанидис крупным планом из папки и по очереди показывает всем своим коллегам. Тот, у которого были их фотографии, внимательно рассматривает снимок. — Классическая красота. Греческий нос. Действительно красивая. Мы все были молоды и шли на поводу у своих членов, так что часто слепли от женской красоты, делали глупости и принимали глупые решения. Она — известная провокаторша и бунтарка. А вы человек ведомый, и я вас не виню, молодые люди, как я уже говорил, идут на поводу у членов, но еще и на поводу у сердец, а тут романтика, политика, протест, революция. Молодые люди должны быть идеалистами, они должны быть революционерами. Насладитесь этим, пока не станете таким старым прагматиком, как я. Но тебя ждет большое будущее, сынок. Ты не будешь плесневеть в кабинете, как мы. Так не упусти свой шанс из-за летнего помешательства.

Георгиос смотрел на свои руки, симметрично лежащие на бедрах. Он смотрел на снимки своего романтического бунта. Он смотрел на фотографию родителей на пропускном пункте за мгновение до того, как грузовик обыщут и конфискуют половину нажитых ценностей. Он вдохнул запах больных легких в комнате для допросов и сказал:

— Мерьем Насы.

— Молодец, — похвалил следователь.

В ту же ночь силы службы безопасности были в Еникей. Соседей предупредили, и они потихоньку покинули свои дома. Спецназ тараном выбил входную дверь. Другие прошли вдоль стены и террасы, мимо бассейна, отпихивая ногами тележки для напитков и разбивая пластиковые стулья. Они нашли Мерьем Насы на кухне с открытой бутылкой вина в одной руке и телефоном в другой. Она пошла с ними вежливо и культурно, не кричала, не боролась, хотя успела крикнуть своему другу Элифу Матеру, приехавшему из Мадрида: «Вызови Оссиана, он мой адвокат».