Анна Горелышева - Будущее есть. Горизонты мечты

Пенелопа подошла к нему, пощупала лоб.

— Да у тебя температура! — сказала она. — Перекупался, наверное? Опять весь день на море пропадал?

— Ага, — подтвердил Телемах.

Пенелопа взяла его за руку, отвела в дом, принесла градусник и велела измерить температуру.

— У тебя что-то болит, сынок? — спросила она.

Телемах покачал головой. Оказалось, что это больно.

— Тошнит немножко, — признался он. — Голова кружится, в ушах шумит.

Пенелопа покачала головой:

— Наверное, солнечный удар. Ты почему опять не надел панамку? Пойду, поищу в аптечке, кажется, детский тейленол еще оставался.

Как только она вышла, на стуле напротив Телемаха материализовалась Афина.

— Ну что, герой? — ехидно спросила она. — Как самочувствие?

— Паршиво, — честно ответил Телемах.

— А еще туда же! Будущий космонавт! «Самочувствие хорошее, настроение бодрое»!

— Ну, Афина, если еще ты будешь меня космонавтом дразнить… И так полшколы издевается…

— Эх ты. И не говори, что тебя не предупреждали!

Афина взяла за руку Телемаха, нащупала пульс, потом велела вынуть термометр, посмотрела температуру, спросила:

— Тошнота не проходит?

— Нет. Пить хочется…

— Н-да, — изрекла Афина. — Бэр 120 ты получил, дружок.

Афина замолчала и стала ждать, что Телемах на это скажет.

— Ладно, — наконец не выдержала Афина. — Я, конечно, поступаю очень непедагогично, но мне тебя жалко. Минуточку.

Она исчезла и тут же возникла снова.

— Асклепий, к сожалению, на вызове, но я уговорила Аполлона тебя осмотреть.

— Ой, нет, только не Аполлон! — слабо пискнул Телемах.

— Ты что же, испугался, космонавт?

— Не-ет, — не очень уверенно сказал Телемах.

Впрочем, было уже поздно. Посреди комнаты из столба огня возник Аполлон в белом халате, лавровом венке, надетом поверх шапочки с красным крестом, с фонендоскопом и неизменным золотым луком на плече. Телемах сразу же выпрямился и подобрался. Аполлон мельком взглянул на него и еле заметно усмехнулся. Телемаха от этой усмешки пробил холодный пот.

— На что жалуемся, пациент? — осведомился Аполлон, в упор разглядывая Телемаха из-под очков. — Головная боль? Расстройства пищеварения? Рвота есть? А нарушения сна?.. Так-так…

Аполлон стремительно пересек комнату, присел к столу, извлек из воздуха ручку и пухлую историю болезни, принялся строчить в ней, потом велел Телемаху вытянуть правую руку вперед ладонью вниз и удовлетворенно констатировал, что пальцы у него дрожат, спросил, сдан ли анализ крови на количество лейкоцитов, диагностировал:

— Ну что ж, первичная реакция достаточно выражена, без сомнения, это лучевая болезнь средней тяжести. Необходим строгий постельный режим, сейчас я выпишу рецепты, принимать три раза в день по одной таблетке после еды…

— Э-э, Аполлон, а нельзя ли как-нибудь… э-э, ну, побыстрее, что ли? — робко вмешалась Афина. — Все-таки у мальчика занятия в школе, завтра кросс, ему не желательно пропускать…

— В принципе, можно, хотя и не полагается, — Аполлон подошел к Телемаху, бледному и притихшему, положил ему на лоб ладонь, подержал так секунд пять и усмехнулся. — Все в порядке.

— Спасибо, — с трудом выговорил Телемах.

— Да не за что, — уронил Аполлон. — Тривиальный случай. Будь здоров, мальчик. Не огорчай родителей.

И исчез в пламени.

Афина откровенно перевела дух.

— Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком, Телемах, — сказала она строго, потом добавила. — По правде сказать, недолюбливаю я этого товарища. Чтобы не сказать побаиваюсь. Дело он, конечно, свое отлично знает, но тип он непредсказуемый. Что у него на уме никогда не поймешь. Если что не по его, может и убить не задумываясь, ни за что ни про что… Но ты ему, кажется, понравился. Впрочем, спаси бог от таких друзей… О, твоя мама возвращается. Ну, привет ей, я пошла.

Афина исчезла.

— До встречи, спасибо, — в пустоту сказал Телемах.

В комнату вошла Пенелопа, неся травяной отвар и детский тайленол.

— Ты что, Телемах, сам с собой разговариваешь? — с тревогой спросила она. — Или у тебя бред?

— Нет, — ответил Телемах, поднимаясь. — Со мной уже все в порядке.

— А какая у тебя температура?

— Нормальная.

— Неужели? Где градусник? Гм, и правда, — Пенелопа снова потрогала лоб Телемаха. — . А как самочувствие?

— Замечательно.

— Странно. Ничего не понимаю. Что произошло? — Пенелопа посмотрела Телемаху в глаза.

— Ничего, — сказал Телемах. — Все нормально.

Пенелопа вздохнула и, заложив руки за спину, стала ходить туда-сюда по комнате.

— Я должна серьезно с тобой поговорить, Телемах, — наконец сказала она со вздохом.

Телемах напряженно кивнул и стал соображать, что же он за последнее время натворил. Плохих оценок он не получал уже давно, и мама об этом знает, она в дневнике расписывалась. Подрался вчера с Диофилом? Так за дело же! Разве можно было спокойно слушать, что этот придурок нес о национальном герое Ахилле?! Кроме того, маме неоткуда об этом знать. Что еще? Кажется, ничего страшного он больше сделать не успел…

— Телемах, — начала Пенелопа, — этот новенький мальчик, с которым ты подружился, спартанец…

— Стратоген?

— Да, кажется… Он не наркоман?

Телемах поморгал, спросил:

— С чего ты взяла?

— Нет, ты ответь, — настаивала Пенелопа.

— Не знаю, — с некоторым раздражением сказал Телемах. — Что, я буду людям такие вопросы задавать? Он спортсмен. Лучший аэроболист в нашей школе.

— Ясно, — вздохнула Пенелопа. — Телемах, Эвриклея недавно стирала твой хитон и нашла в кармане шприц…

— Ну и что? — сказал Телемах. — Мало ли разной дряни я в карманах таскаю. Помнишь, во втором классе ты у меня гранату отобрала, которая с войны осталась? Ну, помнишь, я в лесу откопал?..

— Подожди, — сказала Пенелопа. — Не уходи от темы. Телемах, признайся честно, — ты колешься?

— Да ты что, мама?!

— Хорошо. Зачем тогда шприцы?

— Да это не мои, — сказал Телемах, чтобы не особенно думать.

— Ясно, — сказала Пенелопа. — А как насчет того, который у тебя в заднем кармане?

Телемах сообразил, что в заднем кармане джинсов действительно контурируется шприц на 5.0, причем так отчетливо, что спутать его с чем-либо, наверное, невозможно.

— Так что? В школе по химии задали? — Пенелопа делала вид, что саркастически улыбается, но на самом деле в ее голосе чувствовались слезы. — Я долго смотрела на все это сквозь пальцы, думая, что все это детские шалости, что ты еще маленький. А ты, оказывается, становишься подростком, Телемах, причем трудным!

Телемах понял, что гнуть дальше в том же духе — значит расписаться в том, что ты наркоман.

— Мама, — сказал он, — честное пионерское, я не колюсь. Почему ты мне не веришь? Разве я тебя когда-нибудь обманывал?