Анна Вербовская - Летуны из Полетаево, или Венькины мечты о синем море

Вербовская

ЛЕТУНЫ ИЗ ПОЛЕТАЕВО,

ИЛИ ВЕНЬКИНЫ МЕЧТЫ О СИНЕМ МОРЕ

Сказка

Часть 1. ЗА СЕМЬ ВЁРСТ КИСЕЛЯ ХЛЕБАТЬ…

Эх, дороги…

Л. Ошанин

Глава 1. Медный таз и лето.

Похоже, лето всё-таки накрылось…

Тут Венька, конечно, сказал бы «медным тазом». Да только где найти такой таз, под которым поместилось бы целое лето? Ну, разве что на бабушкиной даче.

Таз у Венькиной бабушки звонкий, как бубен, огромный, как корыто, неподъёмный, как чугунный котёл. Но уж бабушка, поверьте, разбазаривать свой таз не будет и ничего накрывать им не даст. Он ей для других дел нужен - бельё полоскать, капусту солить или варить на медленном огне густое и приторное клубничное варенье.

- Варенье-загляденье! – зовёт Веньку бабушка, - Иди, внучок, пробу снимать!

Только Венька клубничное не очень. Он больше специалист по булочкам и всяким сдобным пирожкам.

И вот теперь под этим медным тазом… в общем, кончилось Венькино лето, даже не начавшись. А вместе с летом испарилась заветная Венькина мечта - про синее море, жаркое небо, зелёные пальмы, запах магнолий, стрёкот невидимых ночных цикад, жёлтый горячий песок, тугой белый парус далеко на горизонте, разноцветного воздушного змея в небе, хрупкие ракушки под ногами…

…Венька лежит в темноте, подложив мягкую пухлую ладонь под не менее пухлую щёку, страдает и тоскливо прислушивается.

За окном по-жабьи квакают автомобили. Заливается соловьём заблудившаяся поздняя электричка. Тёплый майский ветер бесцеремонно врывается в комнату - беспечно, не зная Венькиных печалей, играет шторой, скользит по подушке, с любопытством перелистывает забытые на столе тетради и книжки со сказками. Где-то за стенкой радостно бурчит телевизор. Мажорно булькает в ржавых трубах вода.

С кухни доносятся приглушённые взволнованные голоса взрослых.

- Всё лето насмарку, – сокрушается мама, - Бедный Вениамин Иванович! Куда его теперь девать?

В свои неполные девять лет Венька до того солиден и толст, что его иначе как по имени-отчеству и не называет никто. Даже родители.

- И отпуск мне никто не даст. На старой бы работе непременно дали… А на новой… Раньше ноября не жди…

- И командировка эта совершенно некстати, - поддакивает маме папин тихий басок.

- Мог бы и отказаться…

- Да я знаешь, как отказывался, отнекивался, отбрыкивался и отпирался! Иванова, Петрова и Сидорова вместо себя начальству подсовывал. Ни в какую!

- Да…, - вздыхает мама, - И, главное, даже если б отпуск дали… денег-то всё равно нет. Чтоб на море ехать, денег нужно – целый чемодан…

- Если б телевизор с холодильником не купили…

- А как без холодильника-то? Протухло б всё.

- Что ж теперь Вениамин Иванович-то? Так он на море хотел…

Тёплая и солёная, как морская вода, слеза скатилась по Венькиной пухлой щеке. Море… слышал о нём Венька, что бескрайнее оно, голубое, прозрачное, как стекло. Гладкие серые камушки на берегу. Называются так смешно – то ли валька, то ли галька. Бурые цепкие водоросли. Юркие маленькие рыбки. Ещё там, говорят, бывают морские коньки. Они весело прыгают и скачут под водой, как настоящие крошечные лошадки. А теперь… теперь всё это протухло – и рыбки, и коньки, и водоросли… что с холодильником протухло, что без холодильника. Только и осталось радости – телевизор. Хоть по нему на пальмы с водорослями посмотреть…

- И мать, как на грех, разболелась, - продолжает рассуждать папа, - Опять её ревматизм скрутил.

Папина мать Веньке приходится родной бабушкой. Зовут её, как почти всех бабушек, Марусей. И если бы не скрутил её этот проклятый ревматизм, она бы обязательно взяла внука к себе на дачу. Ту самую, где медный таз, и квашеная капуста, и приторное клубничное варенье.

«Не очень-то хотелось, - думает Венька, заворачиваясь плотнее в одеяло, - Подумаешь, дача… что я там не видел».

Нет на бабушкиной даче ничего такого, чего бы Венька не видел и чего не знал. Да и на что там глядеть? Заросший тиной пруд. Участок шесть соток. Грядки с редиской, грядки с укропом, грядки с картофельной и морковной ботвой. Справа забор. Слева забор. За забором – сплошные старухи, которые на пенсии и им на работу не надо, и ещё всякая детсадовская мелкота.

Скукотища. Поиграть не с кем. На пруд одного не пускают. У старух только и разговоров, какая у кого уродилась малина и сколько кто банок с огурцами закрутил. А бабушка Маруся вдобавок вечно пристаёт к Веньке со своим вареньем и компотом из кислых антоновских яблок.

- А если его отправить в лагерь? Сразу на две смены, – доносится с кухни оптимистичный папин голос, - В лагере ребята. Кружки всякие-разные. Походы. Костёр до небес.

-Тю, спохватился! В лагерь! В профкоме все путёвки давно разобрали.

«И хорошо, что разобрали, - размышляет Венька под своим одеялом, - Подумаешь, лагерь… что я в этом их лагере не видел».

Если честно, не видел Венька в лагере ровным счётом ничего. Потому что ни разу в жизни в этом самом лагере не был. Но он точно знает, что там скукотища ещё хуже, чем на даче. Кружки там все ерундовские. А походы – вообще чушь, два круга вокруг забора и обратно. И ребята там, говорят, ужасные. Всё время дерутся, плюются и мажут друг друга зубной пастой по ночам.

- Слушай, а может… я тут вот что вспомнил… в общем, есть один, на крайний случай, вариант…

Глава 2. Крайний случай и запасной вариант.

На кухне заскрипели, задвигались, загремели табуретки. Зазвенели чашки. Чайник зашипел и зажурчал кипятком, заглушая и без того еле слышный разговор.

Венька от любопытства приподнялся в постели. Скинул одеяло, подкрался к двери, изо всех сил напряг слух. Только как ни старался он прислушиваться, его ушей достигали лишь сумбурные и невнятные обрывки:

- Деревня… Сима… простокваша… русалка на ветвях… ой-ой-ой… поезд… придорожный камень… Фима… Полетаево… касса… билет… нечисть всякая… ни за что… даль несусветная… Горыныч… воздух… жаба… ухабы… тюхи… Сима… адрес… письмо… дремучий лес… леший… учёный… домовой… только через мой труп… обойдёмся без трупов… Фима… метла… молодильные яблочки… подружки… мухи… кисель… речка… печка… курица… Сима…

И надрывный мамин голос:

- Как же он там, бедненький, один?!

- Не один! А с Фимой! С Фимой он не пропадёт!

Что за Фима? Какая Фима? Или какой? И ещё что-то было про Симу… Кто такие? Клоуны, наверное. Фима и Сима. Как Бим и Бом. Венька их видел в цирке. Один был весёлый, в рыжем парике и с огромным поролоновым носом, другой – печальный, с белым лицом и в широченных штанах. Только причём тут придорожный камень? И русалка на ветвях? И дремучий лес? Клоуны – они же в цирке, на круглой арене! Где ж им ещё, клоунам, быть?