Антон Фарб - Бег крысы через лабиринт

Когда вахмистр ударил Касиана по запястью, и тот, охнув, выронил скальпель, Ираклий подобрал его и меланхолично попробовал большим пальцем остроту лезвия.

— Врач? — чуть удивленно спросил Ираклий.

— Хирург, — прохрипел Касиан.

— Что ж… — Ираклий похлопал по плечу вахмистра, который, не отрываясь от дороги и даже не сбрасывая скорость, держал двумя пальцами правой руки Касиана за кадык. — Отпусти его. Он нам пригодится.

Из окон палаты на втором этаже был виден плац, весь в кляксах отливающего синевой снега, и покосившийся флагшток, облепленный мокрой звездно-полосатой тряпкой. Но в самой палате было тепло и даже уютно — особенно если сравнивать с первым этажом лазарета, где все окна были выбиты, и по коридорам гуляли ледяные сквозняки, вдоль стен громоздились ржавые скелеты коек, а на полу поблескивали лужицы талой воды. Касиан старался их обходить, но вахмистр то и дело толкал его прикладом между лопаток, и приходилось хвататься за плечо Тави, чтобы не упасть; Тави нервно вздрагивала всякий раз, когда он до нее дотрагивался…

На втором этаже были палаты для офицеров — по крайней мере, в этой, одноместной, наверняка поправлял здоровье какой-нибудь трибун или центурион «зеленых беретов». На стенах даже уцелели обои в кокетливый мелкий цветочек. В углу палаты стоял массивный медиа-алтарь, а на койке, на грязном полосатом матрасе без простыни гнил человек.

— Что с ним? — спросил Ираклий.

Касиан подошел к койке и брезгливо понюхал воздух. Пахло гангреной.

— Геморрагическая лихорадка Марбург, — сказал Касиан. — Синяя смерть, — добавил он для надежности.

Вахмистр то ли ойкнул, то ли вскрикнул, и, бросив автомат, рванулся к выходу, сбив с ног Тави. Ираклий попятился медленно, как бы нехотя — но не столько из стремления сохранить достоинство, сколько оцепенев от страха. Споткнувшись об упавшую Тави, Ираклий будто проснулся и с проворством, которое трудно было ожидать от такого кряжистого и неуклюжего тела, выскочил в дверь.

Касиан протянул руку и помог Тави встать. Потом он поднес палец к губам и прислушался. Когда стихла дробь шагов на лестнице, Касиан подошел к медиа-алтарю и опустился на колени.

— Что… что ты делаешь? — спросила Тави шепотом.

Маэсе Ордова когда-то рассказывал Касиану, что в языческой Империи алтари имели гораздо больше функций, чем любой из нынешних амвонов, созданных после буллы о Сети… Другое дело, что пользоваться этими функциями сегодня могли считанные единицы, и инквизиция делала все, чтобы эти единицы превратились в нули…

— Что ты делаешь? — спросила Тави в полный голос.

— Заткнись, — бросил Касиан через плечо.

Сперва ожил покрытый пылью экран алтаря, и потом из матово-черного корпуса с легким щелчком выехала клавиатура размером не больше сигаретной пачки. Неуверенно вспоминая советы маэсе Ордовы, Касиан начал тыкать пальцем в податливо-мягкие кнопки, наблюдая, как меняются руны биоса на экране.

— Что ты делаешь? — закричала Тави, и Касиан ударил ее кулаком в живот. Тави согнулась пополам, судорожно хватая ртом воздух.

— Заткнись, — сказал Касиан.

Невероятно, но алтарь все еще был подключен к древней оптоволоконной сети. Путаясь в языческих рунах, Касиан по памяти набрал электронный адрес. Письмо должно быть кратким и емким, как поучал маэсе Ордова…

Вахмистр ударил Касиана в затылок. Касиан упал сразу, но сознания не потерял: просто тело его вдруг стало легким и мягким, как вата, и когда вахмистр заехал ему ногой по почкам, в глубине этого непослушного ватного тела полыхнуло острой болью.

— С-сука, — со страхом и ненавистью выдавил вахмистр, подбирая автомат и передергивая затвор. — Сука!!!

Касиан зажмурился, и вахмистр — со всей ненавистью человека, не умеющего ни читать, ни писать — длинной очередью от бедра разнес медиа-алтарь вдребезги.

В лазарет бросили связку термитных шашек, и пламя, взметнувшееся к черному небу, было видно даже из казармы. Отблески гигантского костра метались по сумрачному помещению, отбрасывая причудливые тени на блеклые постеры и облезлые стены.

— А теперь они сожгут нас, — невыразительно сказала Тави, уставившись в пространство. — Как чумных крыс. Разносчиков заразы.

— Сами они крысы, — со злостью сказал Касиан.

— Ты ведь соврал им про Марбург. Я знаю. Я видела. Инженер Моро экспериментировал с Синей Смертью. У того человека ее не было. А теперь нас сожгут… Как крыс.

— Сами они крысы, — повторил Касиан. — И на них найдется свой крысиный волк…

— Ты ведь меня предал, — сказала Тави и тут же поправилась: — Продал. Тогда, в машине. Ты был готов продать меня инженеру Моро. Ты для этого меня украл?

— Заткнись, — сказал Касиан.

— А иначе ты снова меня ударишь? — усмехнулась Тави.

— Нет, — сказал Касиан. — Иначе я тебя убью.

В глубине казармы, у входа что-то негромко звякнуло, а потом заскрипела дверь. Касиан поднял с пола табурет и на цыпочках двинулся к выходу. В предбаннике казармы лампочек не было вовсе, а окна была забиты фанерой, и царила кромешная тьма, которую распорола бледная полоска света из-под наружной двери. Дверь открылась, впуская пляшущий свет белого термитного пламени и высвечивая темный силуэт в дверном проеме. Касиан взмахнул табуретом; но тень в тот же миг нырнула в помещение, растворяясь во тьме, и табурет с грохотом врезался в стену. Входная дверь захлопнулась, и в наступившей темноте Касиан остался один на один с незнакомцем. Секунду-другую Касиан не слышал ничего, кроме собственного дыхания и бешеного перестука в висках; а потом на плечо ему легла мягкая, но сильная ладонь, и очень тихий голос сказал ему прямо в ухо:

— Конбан-ва, Касиан-сан. Надеюсь, я не слишком задержался?

Над садом во внутреннем дворике туман лежал пластами: первый слой белесоватой дымки висел у самой земли, клубясь над матово-черной поверхностью пруда и окутывая обросшие зеленоватым мхом валуны; чуть выше, на уровне человеческого роста курилась вторая прослойка влажной мги, оседая мелкими капельками на резных перилах мостика, перекинутого через пруд и окружая тусклым гало пляшущий в каменном фонаре язычок пламени; и, наконец, высоко-высоко над черепичной крышей с загнутыми углами, запутавшись в кроне огромной криптомерии и в ржавых зазубренных кольях на вершине забора, трепетали под порывами ветра бесформенные клочья студеного, по-зимнему колючего тумана, состоящего уже не из капелек, а из тысяч мельчайших льдинок…

Ветер гудел в небе, как тяжелый бомбардировщик Халифата из тех, что во времена Реконкисты выжигали окрестности кассетными бомбами; но здесь, на дне двора-колодца, в традиционном японском садике, царила какая-то особенная, устоявшаяся за долгие годы и потому очень умиротворяющая тишина. Здесь вообще был иной мир: даже присутствие зимы здесь замечалось лишь в инкрустированной инеем коре криптомерии и пушистых белых гребешках на перилах мостика. Редкие снежинки, занесенные ветром в сад, бесшумно падали в черную воду пруда или таяли на полированном настиле веранды. От талой воды веранда блестела и в лунном свете казалась покрытой стеклом.