Андрей Ваон - Чемпионат

— Олег, да, давай. Ещё на днях созвонимся-увидимся, — попрощались с Ларионовым. — Слушай, так чего, едете вы в Индию или нет?

— Да вроде ничего не изменилось. Если ты приглашаешь, конечно. А то вдвоём туда соваться как-то не очень хочется. Правда, я так понял, мы в Кашмир поедем?

— Ну, да. Гималаи. Всё такое.

— Лера правда хотела бы в Агру, Тадж-Махал… А в Кашмире что мы увидим?

— Там просто в Гималаи попасть. И всё остальное будет. Полная программа. Я там был пятнадцать лет назад, когда там всё начиналось. Катался на лыжах. Сейчас мы с этим заморачиваться не будем, но в горы залезем. Тогда было полно впечатлений. Будет, по-моему, хорошая встряска перед сложным годом. А после посмотрим и Шринагар (там тоже интересно), и Дели, и в Агру заскочим. В общем, обширная программа. Там, кстати, в Индии и думается хорошо — а ты это дело у нас любишь.

— Да, я очень хотел бы съездить в Индию. Просто, согласись, вчетвером лучше, чем вдвоём. К тому же ты там был.

— Ну и отлично. Сейчас быстро соорудим билеты, организуем трансфер. Связи у меня там остались. Так что собирайтесь.

— Договорились.

После того, как программисты обнаружили след Системы, они за два дня умопомрачительной пахоты сумели добиться переноса предстоящей игры с африканцами в Москву. Неустойчивость календаря давно была характерной особенностью Чемпионата, зрители радовались любому домашнему матчу, а потому собирались быстро и с удовольствием даже за один-два дня.

На африканскую команду выстроились очереди за билетами. Да и своих любимчиков давно не видели в деле, тем более, после фееричной победы в Мадриде, жажда поглазеть на футбол «Московии» была значительной.

В пятницу после тренировки Проскурин позвал Юру к себе. Ввиду пертурбаций с переносом, тренировочный процесс не носил тактического характера, но для нелюденов было много физически сложных упражнений, отчего немолодой Бобров к пятнице подустал.

— Анатолич, домой уже охота. Лера сегодня вечером ждёт. Хотели в кино сходить.

— Ты прямо, как студент, который не хочет делать курсовую. Ай-ай, — пожурил Проскурин. — Я быстро и по делу.

— Ах, по делу! Это завсегда важнее всего, — чуть запаясничал Юра.

— Да, да. Слушай лучше, притуши иронию. То, что мы с тобой плана на игру не имели и нас с тобой это мучило, разрешилось будто само собой. Как только сделали перенос, ЮАР буквально через полдня объявились уже тут. И вчера вечером ко мне заявился их тренер… забыл его имя.

— Айрянис, фамилия, по-моему, — подсказал Юра.

— Да, точно, Айрянис. Хм…. Грек, что ли? Ну, впрочем, неважно. Приятный такой немолодой мужик. Поговорили по душам. И он неожиданно предложил играть без люденов.

— Как это так?

— Да вот так. Мол, пойти наперекор тенденциям и требованиям. Ретро-матч, так сказать.

— Так у нас же на них вся игра построена!

— А вот тут я тебя удивлю! Просто так, у нас запас свеженькой молодёжи из дубля полон, думаешь? А они-то играют без люденов. И ты, когда Реброва мы глядели, на это внимания не обратил, сосредоточившись на одной задаче. Представь, играешь, не задумываясь о программах и целеуказаниях, а?

— Вспомнить молодость, ты имеешь в виду? Вроде заманчиво, да смогу ли я. Может, Лёшка один справится?

— Вот ты даёшь! Во-первых, ты харизма, лидер и душа команды, ты позабыл? Народ ходит на тебя самого по себе. Во-вторых, я на тренировках вас вдвоём часто ставил — тандем получается ого-го! Так что не бухти, а поимей в виду. Втыкаем тебя в молодёжку и вперёд.

— А ежели они обманут? Ход такой — «оригинальный».

— Да понятно, что риск есть. Но на то это команда и из Африканской Республики, чтобы им верить. В общем, рискнём. Собственно, я решил, и твоего одобрения не нужно, — посуровел Проскурин. — Готовься. Завтра поиграешь с молодёжью.

— Жить стало лучше, жить стало веселее, — Бобров поднялся и вышел за дверь.

Он успел на развозящий автобус, вскочив в него почти на ходу. Тенгиз привычно улыбнулся ему «Приветь, Юра!». Пока ехали до дома, Бобров обдумывал слова Проскурина и вдруг поймал себя на мысли, что его не раздражает Тенгиз. «Это что ж? Я смирился с нерусскостью Москвы?!» Он поразился своим мыслям, а потом понял, что последний месяц воспряла его надежда на воскрешение из пепла былого. Что «Московия» встала в нужную колею, а на трибуны вновь потянулись славянские граждане. Это вселяло надежду и именно поэтому «чурки» не столь раздражали. Юра злорадно улыбнулся. «Ладно, таких, как Тенгиз, можно и потерпеть — ему даже русский язык нравится. А вот тюркоязычность всю надо изжить. Да и инглиш этот опыстылел. Как хорошо, что Проскурин теперь. И как-то незаметно сброд рассосался из команды».

По приезду домой он поделился этими думами с Лерой, заодно высказав ещё одно соображение:

— Получается, я от дел «Московии» последние годы отдалился в своей апатии.

— Это отчего такие выводы?

— Да как-то пропустил, что в молодёжке у нас такие талантливые и в основном славянские ребята.

— Бобрик, — Лера засмеялась, — ты меня удивляешь! Ты думаешь, это Винер собирал их, что ли, эти последние годы?

— Э-э… откуда же они взялись?

— Да молодёжку точно также перетрясли, как и основной состав за последние месяцы! А изумруды типа Могучева и Реброва, которые тебе и были знакомы они давно в команде, да. Поэтому тебе и показалось, что молодёжка в таком виде уже не один год.

— А вот это известие меня уже не шокирует, но радует, — обрадовался Бобров очередной «удивительной» новости. — А вообще, не пора ли нам в кино?

— Вообще-то я уже готова. Дело за тобой.

— О! Так я быстро же. А что там за лабуда сегодня?

— Юрч, ты забыл, что на «лабуду» я тебя не поведу. Что идём мы не в «Ролан» какой-нибудь, а в старый добрый «Иллюзион».

— А! Точно. Так что за фильма?

— Да «старьё», как ты выражаешься. Но зато с твоей любимой Одри Хэпбёрн.

— Она мне нравится лишь потому, что слегка похожа на тебя. Не дотягивает, конечно, по красоте. Но всё же, — улыбнулся Юра.

— Ой, комплимент, ах! Всё, готов? Поехали.

Они любили этот старый совсем не современный кинотеатр с обычными креслами, экраном и звуком. Без «запахов и качелей». Да и кино, соответственно, шло там без эффектов. В основном старое. Это блокбастеры требовали нового оборудования, когда зритель погружался в атмосферу фильма, окружённый воздействием со всех сторон. Если стреляли, то у него из-за спины, если обрушивалась волна, то накрывала с головой. Кино давило непосредственно на органы чувств, безо всяких мыслей и философствований. Лера с Юрой избегали подобного.

— Вот на какие шиши он существует, ежели тут народа нет совсем, — зал был привычно пуст, Юра огляделся. — Цена немаленькая, конечно, но всё равно.