Андрей Валентинов - Нуар

— Экзаменуешь, дядя Рич? Учти, с тебя мороженое, и не такое, как ты обычно покупаешь, а какое скажу. Это же сколько вспоминать надо! Ну… Сейчас!..

— Ущипнуть, чтобы быстрее вспомнила?

— Сам себя щипай, если нравится. Значит так… Травление не применяется. Знаешь, что это такое?

— Знаю.

— Какой ты, дядя Рич, умный! А шабер и гладилка? Вот их и применяют. И еще иглы, конечно, только очень прочные. Ну вот… Игла оставляет на металле глубокие борозды с поднятыми этими, которые на пальцах бывают… Заусенцами, точно! Называются — «барбы». Штрихи, которые на меди или цинке, имеют очень тонкое начало и окончание. А дальше — всё, печатают, как и твои офорты. Шлеп — и готово.

— А чем «сухая игла» лучше офорта?

— Ничем. Очень трудно рисунок наносить, а нормально напечатать, чтобы этот рисунок не расплылся, можно штук пятнадцать-двадцать, потом все стирается. Говорят, правда, «сухая игла» может всякие мелочи обозначить, такие, что и глазу не увидеть. А кому это нужно? Кто станет гравюру в микроскоп рассматривать?

— Действительно. Ладно, мороженое с меня.

— Может, мне с тебя, дядя Рич, чего-нибудь еще потребовать? Чемодан с долларами, например? В центре есть прекрасный художественный салон, туда эмигранты всякие редкости сдают. Я даже Дюрера настоящего видела. А ты куда ездишь? К каким-то жуликам! Ты еще скажи, что увлекаешься книгами по магии.

— Это не магия. Читай.

— На немецком? Какая гадость! «Die Aussichten für die weitere Forschung der Noosphäre». Ну и слова у этих бошей! Forschung! Повеситься можно. Это значит…

— Исследования.

— Не подсказывай, не маленькая! «Перспективы исследований…» Чего? Noo… sphäre… Ноосферы?

— Ноосферы. Потом возьмешь греческий словарь и посмотришь, как переводится.

— Вот сейчас прямо и побегу. Знаешь, дядя Рич… Только не вздумай меня за ухо хватать, я крик подниму… Когда вы с папой работали, я думала, что ты просто богатенький дурачок, которому деньги девать некуда. Потом… Потом ты стал похож на злодея из кино. Только на хорошего злодея, иначе бы мы из Франции не выбрались. Здесь, в этой дыре, ты, оказывается, лекарствами торгуешь. Прямо-таки жизнью и смертью, почти бог. А тут еще магазин непонятный. Ты что, дядя Рич, шпион?

— Честно? Шпион.

— Знаешь, дядя Рич, я скоро вырасту. Я стану богатой и сильной, как ты. Только сильнее! И тогда я буду вытирать о тебя ноги, как ты сейчас со мной поступаешь, даже хуже. Мороженого от меня не дождешься! Все, можешь хватать меня за ухо, я закушу язык, кричать не стану.

— Мороженое… Как же я без мороженого? А может, все не так плохо? Когда человек растет, ему кажется, что весь мир его, единственного, не понимает и не ценит. Эта иллюзия по-своему полезна, она дает силы. Но иногда мешает, как сейчас, например. Кстати, будь справедлива. Я ни разу не хватал тебя за твое красное оттопыренное ухо.

— Если бы я была куклой, дядя Рич, я была бы очень счастливой куклой. Но я человек! На какой язык перевести это слово, чтобы ты понял?

Табак горчил, и бывший штабс-капитан в который раз уже подумал, что «Фортуна» — дрянь-папиросы, и курит он их исключительно по привычке, потакая даже не себе, а собственной избирательной памяти. Меняя папиросы, меняешь и себя, пусть и в самой малой степени. А именно этого делать совершенно не хотелось. Вот и сюда он приехал, пытаясь хоть в чем-то ненадолго воскресить ушедшее. Тот же маршрут, и улица почти та же.

…Сон он помнил плохо, отрывками, неровными кусками. Вначале почти идиллия, затем тревога, а после — знакомый страх. «Картинка» — неплохо сделанная «сонная» программа, тоже не всемогуща. Она всего лишь задает «рамку»: башня на холме, наивная девушка-пастушка, страшные сказочные разбойники. Всё прочее — общение человека с самим собой, как это и должно быть во сне. Что его смутило? Запись в книге, третья страница со знакомым адресом? Но это обычная «торговая марка», он и сам ставил автографы, когда много лет назад развлечения ради изготовлял такие файлы. В серо-черном мире нет компьютеров, но есть хорошие граверы. Качественный оттиск на бумаге прослужит значительно дольше, чем формат jpg.

В его собственной реальности «сон по заказу» оказался не слишком востребован. Медицинская общественность забила тревогу, блокировав всякую возможность выхода на коммерческие рынки, а «казенная» наука просто отвернулась, не желая вникать в сомнительную и сложную проблему. В итоге исследования Джеймса Гранта нашли свое место на обочине, где-то между астрологией и биолокацией. Здесь же изящные гравюры, выполненные в технике «сухой иглы», стали известны в лучшем случае нескольким счастливцам. Один-единственный магазин на всю планету, и то в мало кому ведомой Эль-Джадире. А теперь и его нет.

Надежда все же была, пусть смутная и нестойкая. Тот, кто в этой реальности умеет изготавливать гравюры с зашифрованной визуальной программой Джеймса Гранта, наконец-то решил снять маску. Много лет Родион Гравицкий, ставший Ричардом Граем, надеялся на эту встречу. Потому-то и решился приехать по знакомому адресу. Но чуда не случилось, табак горчил, оставалось лишь бросить недокуренную «Фортуну», сесть в авто и отправляться обратно. Дальше по улице, ведущей прямиком к арабскому рынку, пусть ездит друг-приятель Даниэль Прюдом, любитель кальянов и крепких телом танцовщиц.

— В центр, — велел он шоферу. — Остановитесь возле «Старой цитадели». Я ресторан имею в виду.

Таксист, не оборачиваясь, покачал головой:

— Мне-то все равно, мсье. Только вы тоже имейте в виду — там сейчас ремонт. Пожар у них случился, как раз месяц тому. Залу ничего, и кухня уцелела, но казино, где рулетку крутили, выжгло дотла. И подсобки, в которых всякое добро хранилось. Болтают, неспроста тот пожар. Так едем?

— Едем, — равнодушно согласился бывший штабс-капитан. — Только останавливаться не станем.

Новость не слишком удивила — «Старая цитадель» просто обязана была сгореть. Когда Ричард Грай, тогда еще гражданин Алеппо, впервые приехал в Эль-Джадиру, это был маленький скромный ресторанчик, могущий похвастать разве что фирменными котлетами «Орли». Но в самом конце тридцатых, когда в Европе уже полыхнуло, кто-то очень предусмотрительный вложил немалые деньги, превратив «Цитадель» в грандиозный храм порока. Подробностями бывший штабс-капитан предусмотрительно не интересовался, однако в этом деле не обошлось без его друга Марсельца. «Старая цитадель» ярко светила зазывными огнями все самые тяжелые месяцы, став своеобразным городом в городе, гордым Вавилоном, возвышавшимся над нищей округой. Официально запрещенная во Франции, равно как и во всех ее заморских владениях, рулетка была мелочью по сравнению с делами, что задумывались и проворачивались между десертом и кофе. Ричард Грай, предпочитавший тишину и безлюдье, старался бывать там как можно реже. Но все же приходилось.