Всеволод Глуховцев - Консорциум

Дима побродил по комнатам, после чего плюхнулся в другое кресло.

— Ну, какие будут предложения?..

Максим вымученно усмехнулся:

— Да знаешь… Упал бы, да лежал, и больше ничего.

Дима пожал плечами:

— Понятно! Избыток информации. Да всего избыток!

— Это точно.

Но про себя Полканов подумал, что избыток избытком, а усталость какая-то совсем уж невменяемая, никогда такой не ощущал. Будто пол-мира навалилось всей массой… Да и не только массой — чем-то неясным, предчувствием будущих изгибов судьбы…

Нет уж, ну их к черту, такие мысли! Макс поднялся.

— Слушай, Димыч, что-то и правда никакой я. Пойду-ка упаду на час-полтора.

— Давай, — согласился Кольцов. — Надеюсь, тут нас никто уж не достанет.

Про час-полтора было сказано для проформы: на самом деле Максим был уверен, что вырубится часов на пять-шесть. Он зашел в спальню, увидел кровать, с огромным наслаждением повалился на нее прямо в одежде. Успела проскользнуть мутная мысль: эх, снять бы джинсы, легче будет… но она так и утонула в мгновенно нахлынувшей волне сна.

И погрузившись в нее, Максим сразу понял, что это не просто сон. Он пережил почти растворение в незнакомом прежде пространстве — очень светлом, легком, чудесном! Макс чуть не рассмеялся от внезапного, бессмысленного и бесшабашного счастья.

Но не успел.

Все кончилось так же внезапно, как и началось. Дивный свет исчез. Макс вздрогнул и открыл глаза.

Секунд десять он лежал не шевелясь и осознавая, что же это с ним. Постепенно осозналось следующее: он лежит на кровати в той же позе что упал, ничком, голова повернута влево, глаза смотрят в стену, видят дешевенькие полувыцветшие обои… Сколько времени прошло? Да пять секунд, не больше!

Максим вскочил и тут осознал еще одно.

Эти пять секунд тому назад он еле волочил ноги и свалился почти без сил. А теперь ощутил себя полным бешеной, лихой энергии — рвал и метал бы, да еще и адски хохотал при этом…

Не веря себе, он попер в зал. Вошел, увидел Диму: тот задумчиво сидел в кресле, поигрывал мобильником. От неожиданного появления заметно вздрогнул.

— Ты что?!

Максим сел.

— Привет, — невпопад сказал он. — Слушай, я долго спал?

— Да полчаса от силы! Чего вскочил-то?

Так. Полчаса. А показалось — миг, и все… Теория относительности, блин… Полканов сделал неопределенный вид:

— Да что-то и не знаю. Задремал вроде бы, и вдруг проснулся. И спать уж неохота.

Чутьем он уловил, что тему загадочных чудес лучше пока не трогать.

— Бывает, — согласился Дима.

— Да, — Макс улыбнулся. — Как тут насчет пообедать, не смотрел?

— Да заглянул в холодильник. Малый набор есть. Похоже, наш друг Андрей Николаич эту квартиру как запасной аэродром держал…

Голос Димы, звучавший ровно, спокойно, вдруг пропал для Макса. Его как будто отключило от мира — и он совершенно ясно понял, что Андрей Рябко больше не придет к ним. И вообще никогда никуда не придет.

Макс не успел понять, что случилось с Андреем. Наваждение разомкнулось, и он, Максим, вновь оказался в чужой квартире, напротив Димы, смотревшего серьезно и тревожно.

— Ты что, Макс?.. — спросил он непривычно тихо.

— Да так как-то… словно вырубился на секунду. Все-таки не проснулся, должно быть, до конца. Слушай! А как того старика-то звали?

— Какого?

— Ну, про которого Андрей рассказывал.

— А, того… Никонов. Геннадий Тихонович.

Полканов сам все помнил, но счел нужным сделать такой вот обходной финт.

— Ну да. Найти его можно, в смысле там адрес, все такое?..

— Вполне. Если Интернет есть. Был бы Сергеев какой-нибудь Владимир Петрович — таких десятки, а здесь…

— Ясно, — прервал Максим. — Тогда смотрим!

На столике у окна располагался вполне приличный комп. Включили — есть Инет! Отлично. Прочее было делом техники: Дима зашел на нужный сайт, вбил в поисковик данные и через секунды получил результат.

Никонов Геннадий Тихонович оказался в городе один. Адрес, год рождения, домашний телефон — ажур!

— Все точно, рядом с парком, — заметил Кольцов. — И возраст совпадает.

— И телефон есть…

Дима помолчал, затем осторожно переспросил:

— Ты… хочешь позвонить ему?

Максим закрыл глаза, двумя пальцами осторожно помассировал веки.

— Да, — твердо сказал он. — Да.

Этой ночью Геннадий Тихонович почти не спал.

Он думал уже не о том, как избежать конфликта, и даже не о том, как погасить его. Поздно об этом думать! Мысль целиком ушла в то, как из конфликта выйти с минимальными потерями.

Смотреть на реальность максимально трезво — жизнь научила его этому. В своих планах и расчетах он даже старался представить наихудший вариант ситуации, для запаса прочности. И всегда чувствовал, что держит дело под контролем.

Но сейчас…

Сейчас он стоял у окна, смотрел в ночь — и не было привычной силы духа. Будущее — это Никонов понимал абсолютно ясно — не обещало ничего хорошего. Зато плохого хоть отбавляй.

Он давно научился доверять своим предчувствиям, хорошим и не очень. Вот и этому прогнозу приходилось верить, чего очень не хотелось, но… Ни единого просвета не видел Геннадий Тихонович в завтрашнем дне.

Он не собирался угощать себя утешениями. Отошел от окна, сел в кресло, постарался сосредоточиться по полной. Будущее нехотя обозначилось в тумане неведения, что-то начало проявляться, какие-то силуэты… но тут же старик ощутил, как он катастрофически теряет силы, как затрепыхалось, прося пощады, его сердце… и он вынужден был прекратить. Видения исчезли, ночная тьма вновь обступила его.

Время увязло в этой тьме. Никонов понимал, что идет глубокая ночь, возможно, скоро начнет светать… Понимал, что надо спать, силы понадобятся — но так не хотелось вставать, двигаться, вообще ничего не хотелось, даже думать. Плохо это, очень плохо… Наконец, он собрался, встал, пошел в спальню.

Старался двигаться как можно тише, но жена все-таки проснулась.

— Что не спишь? — спросила она шепотом.

— Да так что-то, — тоже тихонько ответил он. — Все, ложусь.

Уже лежа он думал о том, что супруга все знает, наверное, но ничего не скажет и не спросит — выучка обкомовской жены… По-честному было бы надо рассказать ей все, но не теперь, даже и не завтра. Придет время, расскажу. А пока надо пережить самое тяжелое.

Под такие мысли он и заснул.

Проснулся гораздо позже обычного, и не сказать, что совсем разбитым, но без привычного чувства, с которым Геннадий Тихонович вскакивал по утрам, горя желанием изменить мир. Мир не изменился. Вернее, изменился, но не так, как хотелось. Хотелось в лучшую сторону, а он изменился в худшую.

Кое-как Никонов все же встал. Тоска тоской, а дело делом. Сейчас пойдут звонки, суета, события закрутятся вихрем… Большинство вопросов Никонов решал во время ежедневной утренней прогулки — как раз ее время подступило. Он заставил себя поскорее умыться, одеться, а на немой вопрос жены ответил: