Роман Злотников - Мерило истины

Когда майор задал вопрос, не имеет ли Сомик намерения повторить попытку суицида, Женя посмотрел на Киврина, как на сумасшедшего.

— Конечно, нет, — ответил он, пожав плечами. — Из-за чего бы?..

Завершая допрос, майор несколько раз переспросил:

— Я не понял, боец, что, все нормально, что ли, с тобой? — и каждый раз получая утвердительный ответ, пытливо всматривался в спокойное Женино лицо. — Может, тебя запугали, а? — выдвинул еще предположение Киврин, покосившись на недвижимого Мансура на соседней койке. — Говори откровенно: кого боишься?

— Никого, — искренне признался Женя.

Предложение по поводу перевода в другую воинскую часть Сомик отверг без колебаний. На что Киврин, нахмурясь, заявил:

— Ну, это не тебе решать. Нам здесь такие… с помутнениями не нужны.

Сомик пожал плечами. В данный момент ему было все равно.

Покинув палату, майор Киврин трижды неожиданно возвращался, резко распахивая дверь, словно пытался застать рядового Сомика врасплох совсем не в том состоянии, в каком тот пребывал во время допроса. И, неизменно натыкаясь на вежливо вопросительный взгляд Жени, медленно втягивался обратно в коридор, осторожно прикрывая за собою дверь.

После ухода комроты Сомику захотелось пить. Он спустил босые ноги с койки, наклонился, чтобы поискать тапочки… или что там полагается определенным в санчасть?.. И в шею ему ударила тугая боль. Горло перехватило, в груди зажгло… Сомик надсадно закашлялся и долго не мог продохнуть от кашля. Когда же приступ успокоился, Женя поднялся (под койкой, кстати, никакой обуви не обнаружилось) и босиком зашаркал к раковине. Напившись из-под крана, он обернулся, чтобы вернуться обратно на свою койку. И неожиданно обнаружил, что сосед его по палате уже проснулся.

Мансур, повернувшись набок, положив косматую голову на руку, исподлобья смотрел на Женю. Черные глаза поблескивали из-под неровных черных прядей, как отверстия двух ружейных дул. Многое было в этом тяжелом взгляде: привычный угрюмый вызов, агрессивно непреклонное требование к оппоненту опустить глаза, втянуть голову в плечи и как можно скорее отступить с «линии прицела»… Еще безусловная готовность вот прямо сейчас, немедленно сорваться с места и перейти от психологической атаки к самой что ни на есть физической. Да еще… неясно угадывалась на неглубоком дне черных глаз Мансура какая-то потаенная, мучающая его своей неразрешимостью проблема.

Впрочем, Женя Сомик взгляд Разоева выдержал безо всякого усилия. Испытав в те секунды только мимолетное удивление по поводу того, что же все-таки в этом Мансуре такого страшного? Ну, ударить может, ну, избить. Самое большее убьет. Куда деваться, все когда-нибудь умрем. Он, Женя Сомик, уже пробовал умирать; оказалось, не так уж это чудовищно кошмарно, как принято считать.

И странная мысль вдруг посетила Женю. А вообще: разве есть на этом свете что-то, чего стоит бояться?

Получается — нет.

Но почему же тогда каждый чего-нибудь да боится? Раньше боялись ведьм и чертей, сейчас — взрывов в метро и неизлечимых, искусственно выведенных вирусов… Как будто это надо кому-то, чтобы у людей непременно были под рукой свежие, незамыленные еще объекты страха. Ведь потеющий в липкой трясучке человек не способен разглядеть ничего важнее своего страха.

Сами собой припомнились Жене слова Гуманоида, произнесенные тогда, в столовой: «Трусость верховодит многими здесь…» Удивительно верно. А что там еще Гуманоид говорил?..

«Как же все просто, оказывается… — полетели в освеженной голове Сомика легкие мысли. — Уважать себя — это всего-навсего ничего не бояться. А ничего не бояться — это очень несложно. Ведь на самом-то деле бояться нечего…»

Сомик улыбнулся буравящему его взглядом Мансуру и отвернулся к раковине, еще попить из-под крана. Когда он выпрямился, утирая капли воды с подбородка, рядовой Разоев с сухим скрежетом шаркнул ладонью по покрытой жесткой щетиной щеке и проговорил:

— Что лыбишься? Сначала дедушка напиться должен, потом только самому можно, правильно, нет? Налей мне! — и кивком указал на тумбочку, где стояла пустая чайная чашка. — Мухой, салага!

— Встань и напейся, — предложил Женя Мансуру, и сам удивился тому, какой у него, оказывается, стал сиплый голос. — Ножки-то есть? Вот и встань.

Сказав это, Сомик с интересом стал ждать реакции Мансура. Ему и правда было очень интересно — как же поведет себя грозный Разоев в ответ на такое.

— Страх потерял, да? — угрожающе захрипел Мансур.

— Пожалуй, да, — признался Женя.

— Значит, искать надо, правильно, нет? — вопросил Разоев и стал медленно подниматься. — Будем сейчас с тобой, салажонок, страх твой искать…

Сомик вдруг представил, как они вдвоем с громадным Мансуром топочут по палате, заглядывая под койки и тумбочки, «ищут страх»… И не удержался, фыркнул смехом.

Разоев, как крупный хищный зверь, рывком вскочил с койки. Сомик не отшатнулся, только чуть вздрогнул от неожиданности. Но остался стоять на том месте, где и стоял. Спокойно ждал.

И Мансур не кинулся на него. Верхняя губа чеченца вздернулась кверху, обнажив крепкие белые зубы.

— Ты что?.. — зловеще выдохнул он. — Думаешь… раз меня при всех… то меня и бояться не надо?

— Не надо, — убежденно и сразу ответил Сомик. — И тебе тоже бояться не надо… того, что тебя больше не боятся.

Мансур застыл. Лицо его медленно пропитывалось недоумением.

— Как это? — спросил он наконец.

— Ну… — стал пытаться объяснить Женя, — страх, он у всех есть. У кого-то страх перед сильным. А у сильных — страх показать себя слабее, чем ты есть. И он, страх этот, мешает и тем, и другим как бы… осознать себя настоящим человеком. Таким… таким… — сравнение пришло в голову Сомика внезапно. — Таким вот, как Гуманоид.

Мансуру словно иглу вогнали в позвоночник. Он передернулся, лицо его мгновенно и страшно исказилось, будто кто-то невидимый сжал на секунду это лицо в огромном кулаке. Разоев медленно-медленно двинулся на Сомика, шаря по нему обжигающим взглядом, точно в поиске какого-то особенно слабого места, куда удобнее всего нанести удар. Но хотя Женя стоял, даже не поднимая рук для защиты, лишь удивленно моргая, взгляд Мансура скоро потух, так ничего и не отыскав, а сам Мансур, подойдя к Жене вплотную, нависнув над ним, остановился.

— Тебя как зовут? — хрипнул Разоев.

— Со… Женя. Евгений, то есть, — ответил Сомик, свободно отодвигаясь — Мансур сверху горячо и шумно дышал на него, будто большое животное.

— Думаешь, я его боюсь, Женя? — спросил Разоев, вдруг выбросив ручищу вперед и схватив Сомика за плечо. — Совсем не боюсь, честно. Мамой клянусь. И никого не боюсь вообще. Никого! И не боюсь… как ты сказал, что меня бояться не будут. Я, Женя, себя боюсь больше всего, понял, нет? Сам себя боюсь. Понял?