Мервин Пик - Горменгаст

Он провел языком по тонким, сухим губам. Повернулся к востоку. Лицо его окатил желтоватый свет. Оно просияло, точно карбункул, когда первый прямой луч восходящего солнца внезапно пробил тьму, осветив выпирающий лоб Стирпайка. Темно-красные глаза молодого человека глядели в самую середку этого косого луча. Стирпайк выбранил солнце и скользнул прочь из света.

Титусу повезло – разбуженный им Доктор сразу признал за оконным стеклом очертания мальчика.

Титус взобрался по толстому побегу плюща, росшего под окном Доктора, и не без труда сдвинул вверх нижнюю часть подъемного окна. Другого способа проникнуть в дом не было. Стучать или звонить – означало бы навсегда потерять Стирпайка.

Доктор Прюнскваллор потянулся к стоящей у кровати свече, но Титус резко подался вперед в темноте.

– Нет, доктор Прюн, не надо света… это Титус… нам нужна ваша помощь… простите, что так рано… вы сможете выйти?., со мной Флэй…

– Флэй?

– Да, он вернулся, но лишь потому, что тревожится за Фуксию, и за меня, и за закон… только скорее, Доктор, вы пойдете с нами? Мы следим за Стирпайком – он тут, рядом.

Миг – и Доктор накинул элегантный халат, отыскал и надел очки, пару чулок и мягкие шлепанцы.

– Польщен, – быстро произнес он обычным своим высокопарным, и все же очень приятным тоном. – Более чем польщен – показывайте дорогу, мой мальчик, показывайте дорогу.

Они спустились по темной лестнице: в прихожей Доктор куда-то исчез, но почти сразу вернулся с двумя кочергами, одной – медной, длинной, со смертоносным шишаком на конце, другой – железной, короткой и тяжелой, с очень удобной ручкой.

Доктор спрятал их за спину.

– В какой руке? – спросил он. Титус выбрал левую и получил кочергу железную. При всей грубости этого оружия, мальчик немедля почувствовал себя намного увереннее. Нельзя сказать, что сердце его стало биться не так быстро или ощущение опасности притупилось, но все же он теперь чувствовал себя не таким беззащитным.

Вопросов Доктор не задавал. Он понимал, что смысл этой странной затеи и так откроется ему с минуты на минуту. Да и Титус был не в том состоянии, чтобы давать объяснения. Он начал было почти беззвучно рассказывать Доктору о меловых отметках, которые оставит для них Флэй, но примолк, поскольку времени на то, чтобы сразу и действовать, и объясняться, не было. Прежде чем открыть входную дверь, доктор Прюнскваллор поднял на окне прихожей шторы. Двор, еще погруженный в густую тьму, уже не казался лишенной каких-либо черт массой чернильного мрака. На противной его стороне замаячили строения, и пятно черного проращения мглы, казалось, плывущее в стальном воздухе, обозначилось там, где рос терн.

Стоя бок о бок с Доктором, Титус вглядывался в окно.

– Видите его, Доктор?

– Где он должен быть, мой мальчик?

– Под терном.

– Трудно сказать… трудно…

– Зато с другой стороны легко, Доктор. Давайте пройдем аркадами… Если он ушел, не стоит терять времени, правда?

– Верю вам на слово, Титус, хотя чем мы тут, во имя всяческой виновности, занимаемся, известно разве что ушастым совам. Как бы то ни было, вперед!

Он стоял посреди прихожей, приподнявшись на носки, вытянув перед собою руки, и медная кочерга, свисавшая меж его растопыренных пальцев, выглядела подобием булавы или мистического жезла. Шнур туго стягивал халат на узкой талии Доктора. Тонкие черты лица его несли странное выражение задумчивой решимости – и внушительное, и причудливое.

Доктор отпер дверь, они вступили на садовую дорожку. Доктор в шлепанцах, Титус в чулках, с болтающимися на шее башмаками быстро и бесшумно обходили двор под аркадами, пока Титус, схватив своего спутника за руку, не остановил его. Терн остался на месте, черной гравировкой на фоне рассветного неба, но очертания Стирпайка исчезли. Неудивительно, что и Флэй исчез тоже. Не теряя времени, оба побежали через двор и в раннем свете сразу увидели на земле у своих ног смутный меловой знак. Титус мгновенно пал на колени. То, что перед ним грубая, указующая на север стрела, было достаточно ясно, однако под ней виднелись еще и нацарапанные слова. Разобрать их было нелегко, и все же Титус в конце концов прочел неровную фразу: «Каждые двадцать шагов».

– «Каждые двадцать шагов», вроде бы так, – прошептал он.

Вместе считали они шаги, осторожно продвигаясь на север, каждый с кочергою в руке, глаза каждого вглядывались во тьму, отыскивая признаки опасности – или Флэя.

Действительно, на двадцатом примерно шаге новая стрела указала им путь, подтвердив, что Титус верно истолковал корявую надпись Флэя. Теперь они шли на север с большей уверенностью. Казалось несомненным, что господин Флэй встретится им первым и что, пока они не производят ни звука, можно безо всякого вреда быстро перемещаться от одной стрелы к другой. Иногда расстояние, разделявшее стрелы, по необходимости сокращалось – там, где путь разделялся, или приходилось выбирать поворот. Когда же по обе стороны пути вставали высокие стены или целая миля лишенного дверей коридора пролегала впереди и никакой выбор направления не мог сбить преследователей с толку, Флэй не оставлял меловых пометок подолгу. Не раз и не два каменные артерии оказывались столь протяженными, что Доктор и Титус, сами того не ведая, сворачивали в новый проход еще до того, как Стирпайк его покидал. Один только Флэй и мог знать, что перед ним и за ним его враг и его друзья все вместе движутся под одним и тем же длинным потолком.

Сколь ни быстро заручился Титус помощью Доктора, а все же их и господина Флэя разделало немалое расстояние, поскольку Стирпайк, зевнув, устремился в ночь почти сразу за тем, как Титус покинул Флэя.

Светлело, и Доктору с Титусом становилось все проще и ускорять шаг, и строить догадки о том, какой частью замка они проходят. Меловые стрелы на полах обращались в торопливые метки. Внезапно, поворотя за угол, они наткнулись на второе послание бородача. Оно было нацарапано у подножия каменной лестницы. «Скорее. Он спешит. Догоняйте меня, но тихо».

К этому времени света стало достаточно, чтобы Доктор и Титус поняли, что места эти им незнакомы. Ни тот, ни другой не узнавали встающей над ними каменной кладки, извилистых проходов, пологих лестничных маршей и гладких спусков; они торопливо шли по новому миру. Миру, незнакомому в подробностях – новому для них, хоть и несомненно состоящему из самого вещества их памяти, узнаваемого в его общей, почти абстрактной целостности. Они никогда не бывали здесь прежде, и все же мир этот не был чужим – он весь принадлежал Горменгасту.

Что не лишало его опасности. Ясно было, что они углубились в области необитаемые. Сколь ни ранний стоял час, причина безмолвия крылась не в нем. Заброшенная, пустая, безгласая тишь, обступавшая их, ничего не имела общего ни с рассветом, ни с тем, что население замка еще спало по своим кроватям.