Мервин Пик - Горменгаст

Титус нагнал ее у выхода. Вид им открылся пугающий. Вода залила все вокруг. Нельзя было терять ни минуты.

– У нас только одна надежда, – сказал Титус.

– Я знаю, – откликнулась Фуксия. – Тоннель.

Вместе пустились они в дорогу, и низвергающееся небо немедля навалилось на них всей своей тяжестью. Дальнейший их путь обратился в пропитанный водою кошмар. Пока они продвигались к началу длинного подземного хода, им то и дело приходилось вытаскивать друг дружку из предательских потоков. Сотни напастей обрушились на них. Подводные плети ползучих растений цепляли их за ноги; они спотыкались о затонувшие кусты; ветки деревьев валились в воду по сторонам, едва не ударяя их и не увлекая за собою на дно. Порою вода оказывалась слишком глубокой либо почва слишком топкой, и им приходилось возвращаться и пускаться в длинные обходы. Когда они выбрались, наконец, на высокий, обратившийся в берег холм, оба уже вдосталь нахлебались воды. Однако тоннель – вот он, на месте, и хоть вода уже начала затекать в его черную глотку, брат и сестра, увидев ее, испытали такое облегчение, что против воли своей обнялись. На пролетающий миг годы откатились назад, и они снова стали братом и сестрой, живущими в не знающем ревности мире.

Они позабыли, как долог тоннель, какая в нем стоит темнота, как полон он пакостных растений, путающихся под ногами корней, гадкой гнили. Пока Титус с Фуксией шли к замку, вода поднималась все выше, поскольку по каждую сторону от Горменгаста почва вставала уступами, и весь этот обширный лабиринт беспорядочно нагроможденного камня помещался в самой середке бескрайней котловины.

Когда брату с сестрой удалось, наконец, распрямиться, выбраться из тоннеля и тронуться в нелегкий путь к Безмолвным Залам, вода уже доходила им до пояса.

Продвижение их было до исступления медленным. Шаг за шагом одолевали они тягостную стихию, черную воду, завивавшуюся вокруг их поясниц. Порою им удавалось, вскарабкавшись по ступенькам, немного отдохнуть на лестничных площадках, однако задерживаться было нельзя, поскольку вода все прибывала. Благо еще Титус хорошо помнил путь, приведший их, наконец, к тому месту за статуей, где он давным-давно спрятался от Баркентина, чтобы затем заблудиться в промозглых проходах, которые они теперь медленно одолевали вброд.

Но вот, наконец, и оно – укрытие за статуей. Титус шел впереди и, обогнув постамент изваяния, осторожно высунулся и глянул вправо и влево вдоль пыльного коридора. Коридор был пуст – и неудивительно. Его, как и все остальное, заливала вода, подобная темному, неторопливо движущемуся ковру. Видимо, наводнение подступало со всех сторон, и нижний этаж Горменгаста уже пришлось эвакуировать. Спальня Титуса находилась этажом выше, да и комната Фуксии тоже располагалась над затоплявшей замок водой. Фуксия уже стояла рядом, оба почти вступили в воду, чтобы направиться, разделившись, к своим покоям, когда вдруг услышали некий плеск, и Титус оттянул сестру назад. Плеск повторился, стал размеренным, усилился, и брат с сестрой увидели, что с запада к ним приближается неяркий красный свет.

Затаив дыхание, они ждали – и через миг показался плоский нос ялика или узкого плота. В середине его восседал на низком стуле немолодой мужчина. В каждой руке он держал по короткому колу, одновременно окуная их в воду по сторонам своего судна. Колья, неглубоко уходя в воду, ударялись в пол и с ровной неспешностью подталкивали ялик вперед. На носу стоял красный фонарь. Поперек кормы лежало ружье со взведенным курком.

И Фуксия, и Титус уже видели этого человека. То был один из множества стражей, или часовых, назначенных патрулировать нижние коридоры. По-видимому, ни гроза, ни исчезновение Титуса не повлекли за собой перебоя в круглосуточных поисках пегого негодяя.

Как только свет фонаря и красные его отблески удалились, брат с сестрой вброд потащились к ближайшей лестнице.

Поднимаясь по ней и даже не достигнув еще первого из расходящихся коридоров, они поняли, что в замке произошли серьезные перемены. Ибо, взглянув вверх, увидели за каменными перилами высокие груды книг и мебели, драпировок и посуды, поставленных одна на другую корзин с вещицами помельче, ковров и мечей, обративших лестничную площадку в подобие не то склада, не то ярмарки.

И множество измотанных людей лежало на столах или устало сутулилось по креслам. Несколько фонарей еще горело, но никто, похоже, не бодрствовал, никто не пошевелился.

Миновав на цыпочках спящих, оставляя за собою завихренья в воде, Титус с Фуксией добрались, наконец, до стыка двух коридоров. Времени на то, чтобы мешкать здесь или разговаривать, у них не осталось, однако они постояли с минуту, глядя друг на дружку.

– Тут мы расстанемся, – сказала Фуксия. – Не забудь, что я тебе говорила. Ты обеспамятел, очнулся только в лесу. Я тебя не видела. Ты меня тоже.

– Не забуду, – пообещал Титус.

Они повернулись друг к другу спинами и пошли расходящимися путями и скоро растворились во мраке.

Не было в Горменгасте ни единой живой души, которая помнила бы грозу, хоть в чем-то сравнимую с этим бесконечным, черным потопом, залившим окрестности, поднимавшимся с каждой минутой и уже плескавшимся на лестничных площадках первого этажа.

Гром гремел непрерывно. Молнии полыхали и гасли, словно какой-то ребенок играл с выключателем. По безбрежным просторам вод носились, вскидываясь, точно чудовища, тяжелые ветви приречных деревьев. Рыбы реки Горменгаст плавали, где хотели: их можно было видеть сквозь нижние окна замка.

На те возвышения почвы, одиночные скалы и смотровые башни, что поднимались над водной поверхностью, сбивалось всякого рода мелкое зверье, стеснявшееся в сплошную массу, решительно не обращая внимания на то, кто чьим оказался соседом. Разумеется, самым обширным из подобных прибежищ стала Гора Горменгаст, обратившаяся в редкостной красоты остров, – густолиственные деревья росли здесь прямо из лижущей их стволы воды, текучая гладь которой злобно посверкивала отражениями вздрагивающих молний.

В большинстве своем еще уцелевшие животные собрались на ее склонах, и небо над ними, при всем его неистовстве и негостеприимстве, неизменно наполняли кружащие с криками птицы.

Другим огромным прибежищем стал сам замок, к стенам которого сплывались – с зайцами пообок и крысами позади – усталые лисы, барсуки, куницы, выдры и прочее сухопутное и речное зверье.

Они стекались к замку со всех сторон, одни только головы их и виднелись над поверхностью вод – дыхание часто, блестящие глаза не отрываются от замковых стен.

Колоссальный приют, каким стала Гора (смотревшая на Замок по-над исхлестанными ливнем озерами, которым вскоре предстояло превратиться во внутреннее море), стал островом. Горменгаст тоже отрезало от остального мира.