Виталий Амутных - ...ское царство

Все это время Максим лежит не пошелохнувшись, вытаращив перепуганные глаза.

— А, если ты не сможешь дать мне даже этого, как я смогу оставаться с тобой? Роза, ты же сам говоришь, все равно не жилец на этом свете. И вообще, чудовище какое-то. Сколько она тебя мучила! Она обращалась с тобой, как с игрушкой. А теперь, значит, наигралась, — и до свидания. Так? А тех денег, которые мы могли бы получить, нам хватило бы на то, чтобы не думать о завтрашнем дне. Я тогда навсегда распрощаюсь с Холодовским. О’кей? Я всегда буду с тобой!

К златокудрой Марине вновь потихоньку возвращается сексуальный энтузиазм: она вдругорядь заползает на безответного Максима, ерошит его светлые волосы, подставляет его губам свою изумительную грудь и между слов целует, целует, целует.

— Я всегда и во всем буду оставаться с тобой, Мася. Я сделаю из тебя настоящего мужчину… То есть, ты опять станешь прежним: самым-самым. Самым красивым. Самым нежным. Самым сильным. Самым сексуальным. О-о, как я тебя люблю. Я так тебя люблю!.. О-о!.. Ес!

Наконец Максим исподволь начинает отвечать ее ласкам, и Марина утраивает усилия.

— Кар-р-р-аул, — доносится из золоченой клетки.

Тем часом в доме Гарифа Амирова происходит напряженный разговор между самим Гарифом и его благоверной Наташей.

Все та же комната, — плод многолетних усилий в служении современным общественным идеалам, — смотрится несколько скуднее давешнего, верно, из-за отсутствия прежде многочисленных здесь прельстительных символов уюта. Гариф как-то съежившись сидит в кресле; Наташа, спиной к нему, замерла у окна. Медлительно тянется бесконечная немая пауза. Трещит телефон, но никто не приближается к нему, и тот умолкает. Но вот с прерывистым вздохом Наташа отрывается от созерцания уличного пейзажа и поворачивается к мужу.

— Но почему же ты не хочешь меня понять? Дело даже не в том, что я наконец-то встретила человека, который понимает и уважает меня. Который видит во мне женщину, а не просто какое-то приложение к домашней обстановке. Он умный, очень тонкий человек, который никогда, никогда не предаст меня…

— Это ты за неделю успела выяснить? — не поднимая головы роняет Гариф.

— Очень напрасно ты пытаешься насмехаться. Иногда одного дня достаточно, одного взгляда, чтобы узнать человека. Если… Если… Впрочем, ты все равно этого понять не в состоянии, — она пессимистически машет рукой и вновь отворачивается к окну. — Я говорю, дело даже не в том. Не знаю, что там у тебя произошло, но жить нам теперь не на что. И что мне теперь делать? На панель идти?

— Перестань нести… ерунду, — едва не срывается Гариф.

— А что? А что? — голос Наташи становится пронзительным, она отступает от окна . — Что ты предлагаешь? Молчишь? Ничего? Я, конечно, могу пойти мыть лестницы в подъезде… или еще… не знаю что… Но я так жить не хочу! И, если ты не можешь обеспечить семье человеческий прожиточный минимум, то какие у тебя могут быть претензии? Какие ты можешь иметь права на меня?

Гариф поднимает голову и некоторое время молча смотрит на свою подругу жизни.

— Что ж, никаких прав я на тебя не имею. Да, наверное, и не хочу иметь. Настя останется со мной. А ты, коли хочешь, — скатертью дорога, — отправляйся на все четыре стороны. В Англию.

— В Австралию.

— Тоже хорошо. Там страусы эму живут.

— Представь себе, живут там не только страусы, — Наташа старается казаться насмешливой, но по напряженности лица видно, что в голове ее происходит какая-то закомуристая аналитическая работа . — Постой, ну что мы, дикари? — меняет она тон своей речи на вкрадчиво-доверительный. — Неужели нельзя обо всем договориться по-хорошему?

Наташа приближается к креслу мужа, присаживается было на подлокотник, но тут же отказывается от этой повадки, возможно, показавшейся ей слишком фривольной для данного случая, и спешно перебирается на рядом стоящий стул. Опять возникает онемелый антракт, за время которого женщина все ловчится поймать взгляд супружника, чтобы точнее подобрать ноту беседы к его сиюминутному состоянию. А Гариф тем временем занят сосредоточенным изучением ногтей на своих руках. Наташа вздыхает, встает, делает несколько шагов по комнате и вновь опускается на стул.

— Я тебе за все очень благодарна, — вновь пускается она в плетение словес, — но ничего в этом мире не может длиться вечно. Что поделаешь! Да и вообще: тысячи, миллионы людей ежедневно разводятся, — и прекрасно. А я даже квартиру тебе оставляю… Какие-то деньги мне, конечно, нужны будут для начала… но ты тоже сейчас на нуле, так что, все равно придется продавать и мебель, и… сам понимаешь. А что это за машина сумасшедшая у тебя появилась?

— Это чужая машина.

— Да мне уже сказали, чья она. Машина такая на весь город одна. А кто эта Роза Цинципердт? Твоя любовница? — хитро щурится Наташа, точно вытаскивая из колоды козырную карту.

— Партнер.

— Сексуальный? — с игривым ехидством уточняет она.

— Тебе-то теперь какая разница? — жалко обороняется Гариф.

— Да ровным счетом никакой. Просто хотела поздравить, — не унимается язвить Наташа, задетая нечаянной ревностью. — Конечно, гурией ее не назовешь, но деньги, видать, водятся. Опять же вот, на умопомрачительном авто дает покататься, да?

— Ничего, ты теперь миллионера подцепила…

— Никого я не цепляла.

— Ну, так он тебя подцепил. Миллионер, он тебя еще не на таком авто прокатит! Ты и прежде в этой жизни не надрывалась, а теперь и вовсе все твое житье будет сплошное катание.

— А ты уж и позавидовал.

— Отчего же не позавидовать? Мне всю жизнь своим горбом каждую копейку приходилось зарабатывать.

— Ой… мужик ты или кто?

— А ты кто, баба или девка по вызову? С которой один только спрос.

— Да что я, мало на этот дом, на тебя работала?

— Ты работала? Два раза в неделю обед из полуфабрикатов приготовить да тряпье в стиральную машинку запихнуть — это работа?

— Я-а… Я-а… — захлебываясь воздухом, вся трепещет Наташа, не находя надобных отравляющих слов. — Я с Настей… А с Настей кто занимался?!

— Вот еще бы ты и дочерью не занималась, — так давно бы уже пинок под задницу получила. И как меня, дурака, на тебя занесло. Жил бы один — и горя не знал.

— Да это я дура, думала ты мужик. А ты… козел! Ты козел, понял! Вот и будешь жить один! И трахать свою бегемотиху! Думаешь, я не помню, как ты мне рассказывал будто бы про своего знакомого: ему предлагают, мол, вокруг одной дамы повертеться… Я все помню! Не забыла!

— Слушай, пошла ты…