Павел Виноградов - Деяние XII

Ощутив тяжёлый запах, Сахиб понял, что со шпиком покончено, и ловким движением освободил шею трупа от шнурка йо-йо. Пряча игрушку в карман, он быстро осматривался – не наследил ли где. Кимбел не любил неряшливо сделанной работы.

Рудик Бородовкин этой субботой был доволен. С утра бомбил на «галере», поначалу, впрочем, безуспешно. Всю добычу составила пара зажигалок да неполная пачка «Самца»… то есть, «Кэмела». Для Рудика, давно уже вышедшего из возраста и статуса мелкого гамщика, столь жалкий навар был оскорбителен. Но к обеду увязался за подвыпившим турмалаем, спортивная сумка которого явно содержала нечто интересное. Скудных совместных познаний в английском Рудика и финика хватило, чтобы сделка переместилась в ближайший парадняк. Оттуда Бородавкин вышел, сияя всеми своими золотыми фиксами – счастливым обладателем джинсов «Вранглер» (новье, в упаковке!), выменянных на купленные накануне две бутылки литовского ликера. На энской балке он в момент сделает на штанах хорошую месячную зарплату честного труженика страны Советов.

Предательский азарт вернуться на «галеру» и пошакалить ещё, хоть и с трудом, но подавил – это могло закончиться печально. Ему и так повезло, что не попался ни прихватчикам, ни ребятам Гриши Дуболома, который с давних пор пас всех фарцовщиков Невского. Вообще-то, Рудик возник в Питере проездом – денек отдохнуть и развеяться после успешно проведенной в Прибалтике операции по закупке нескольких сот метров хлопчатобумажной ткани цвета «вырви глаз», которая пользовалась бешеным спросом у энских цыганок. Товар обрел надежное пристанище в камере хранения Московского вокзала, а Рудик, взяв билет на «Красную стрелу», слегка утомлённый длительной автобусной поездкой, степенно прошелся по першпективе. Но у Гостинки сердце не выдержало ностальгических воспоминаний, и он поднялся на «галеру», рискуя получить в торец и лишиться всей «капусты»: местные смотрящие не любили гастролеров, а высокие покровители Рудика были далеко в Сибири.

Так что теперь, спрятав добычу в хоть простецкий, но в доступный продаже не встречающийся пластиковый «дипломат», Рудик прошёл через «трубу» на другую сторону проспекта и начал свой отдых вполне традиционно. Нырнув в двери «гадюшника», лихо опрокинул стограмчик, закусив буржуйским бутербродом, на котором завиток масла соседствовал с двумя десятками красных икринок. Чувствуя себя кутящим Ротшильдом, ибо выложил за бутерброд аж пенчик, вышел обратно на придавленную влажной жарой главную магистраль колыбели трех революций, с превосходством поглядывая на голимо прикинутых ленинградцев и гостей города.

Мимоходом подумав, не дойти ли до «Сайгона», решил, что интересной тусовки в такое время там всё равно не будет. И вообще, после выпивки ему хотелось секса, а он знал, где его получить, не слишком стаптывая свои драгоценные «адики». Вновь направился к зеву «трубы», напевая под нос из «Стены»:

Питерская плешка нравилась ему гораздо больше московской, довольно хамоватой и разухабистой. А здесь, в Катькином саду, все было чинно и благопристойно, как и подобает в столь интеллигентном городе. Свою роль знали все: на скамейках справа сидели юные «бархотки», ожидая, когда на них обратят внимание восседающие слева солидные «быки». Впрочем, часто происходило наоборот, и это было нормально.

И сейчас севший, разумеется, слева Рудик не успел докурить сигарету из трофейной пачки, как к нему уже направилась какая-то «белка». Сперва он почувствовал разочарование: малец был инвалидом на косолапых ступнях и полусогнутых коленях, опирался на палочку, иногда делая конвульсивные движения. Но когда тот подошёл ближе, фарцовщик изменил своё мнение: мальчик оказался хорошеньким. Типичный «колокольчик из города Динь-динь», робкий, не уверенный в себе, но, как прикинул много лет бывший в теме Рудик, обещающий в деле показать себя очень даже…

Скользнув взглядом по бледному лицу, пухлым губам и худощавой фигуре, Бородавкин почувствовал возбуждение. Что-то было в юноше сладостное, желанное, словно Рудик встретил то, о чём мечтал давным-давно.

– Сигаретой не угостите?

Голос был ломающийся, довольно манерный, и, опять же, словно где-то уже слышанный. Ещё в нем звучало хорошее воспитание в семье тружеников умственного труда, впечатление чего усиливалось очаровательной картавостью – может быть, последствие болезни, но совсем лёгкое.

Мужчина поднял голову и поглядел мальчишке прямо в лицо. Тот улыбался одновременно робко и насмешливо, как будто знал, что в двухсотрублевых джинсах дяденьки только что стало тесновато…

Рудик молча протянул ему пачку, и, когда тот деликатно вытащил сигарету, поднес огонёк одноразовой зажигалки, тоже выпрошенной на «галере» у какого-то пшека. Паренек присел рядом, не заговаривая больше. Возможно, стеснялся, ожидая, что предварительную «вьюгу» возьмет на себя выбранный им «папашка».

Но Рудик тоже помалкивал, лениво поглядывая по сторонам. Жизнь его вполне устраивала, и даже то, что ясное до сей поры небо махом заполонили жуткие тучи, погрузившие город в гулкий полумрак, ему нравилось. Надвигающаяся гроза и жёсткие порывы ветра почему-то ещё больше возбуждала его, – и умственно, и физически, добавляли куража не хуже ещё одной дозы водки.

– М-мужчина, – теперь мальчик чуть заикался от волнения, – не могли бы вы дать мне возможность немного под-дзаработать?

Очевидно, устал ждать внимания и решил проявить инициативу. Рудик повернулся к нему, скривив тонкие губы в неотразимо чувственной, как он был уверен, улыбочке.

– И в Роттердам, и в Попенгаген? – поинтересовался он самым похабным тоном.

Судорожно сглотнув, юноша покорно кивнул.

– Пошли, – Рудик выкинул сигарету в урну. Он больше не мог терпеть.

Пока ещё в отдалении воркнул гром. Перед ними упала первая жирная капля. Разбившись, стала похожа на глубокую чёрную дырку в сухом асфальте.

Туристы и педерасты поспешно покидали сквер.

– Есть тут пенисный корт? Или над очком полетаем? – спросил Рудик у тоже поднявшегося со скамейки мальчика.

Тот неопределенно кивнул в сторону Невского.

– Есть одна камора…

Парадняк на задворках главной улицы бывшей имперской столицы провонял мочой и был сплошь исписан нецензурными арабесками. Они поднимались по крутой лестнице медленно: Рудик приноравливался к хромоте юноши, держась позади и бросая похотливые взгляды на его судорожно подёргивающиеся во время движения ягодицы, обтянутые довольно приличными штанами – не штаты, конечно, но явно не ниже финки. Он так увлекся этим зрелищем, что проворонил конец пути, и только поняв, что антифэйс «персика» больше не двигается, поднял голову.