Серафима Жук - НЗ - набор землянина

Сейчас чутье запоздало. Капрал-крысеныш, доносчик и трезвенник, лежал мертво-серый, с удивленно раскрытыми глазами.

По черепу Уильяма снаружи стучал крупный дождь, а изнутри пулеметной очередью вторили мысли: никто во взводе не поверит, что ты отвлекся, и потому обложался, не подал знак заранее. Все знают, этот урод доставал тебя. Все промолчат. Одобрят, и хоть ори, что ты не мстил крысе.

На груди капрала, на штатном "бронике" был всего один след. Двойной выстрел. Как можно из автомата положить пару пуль в одну точку? Защита, ненавистная, тяжеленная, многими с презрением бросаемая в лесу - насквозь... Только "психи" могут так - издали, в движущегося. Дождь во сне надавил на голову болью, картинка вылиняла до черно-белой. Хлопок по спине: сбито дыхание, зато сон будто вправили в обычное его течение. Логика очнулась. Капрал скопытился. Группу надо выводить. Значит, выводить будет тот, кто жив и на ногах. Как стучит пулемет, виски ломит.

- Поздравляю, капрал, - заверещал пулеметчик, прекратив панически расходовать боезапас, лишь когда звук сменился на сухой холостой щелчек. - Приветствуем капрала Билли, ребята! Теперь заживем!

Поперек горла будто натянули удавку, ужасное ощущение. Майор давно намекал на повышение. Это казалось неплохо. Там, в баре. Здесь, в мокрых джунглях цвета хаки, над серым трупом крысеныша, повышение имело иной смысл. Только что Билли стал стоить два очка в чьей-то трофейной охоте. "Психи" до сего дня не интересовались рядовым. Можно было топать и не заботиться о приметности - это при росте под два метра! Рядовой - зверек массовый, тусклый... Захотелось прощупать жилет на груди. Толстый ведь. Весу в нем фунтов десять. Нет ничего хуже русских в джунглях. А эти - психи с калашами. Три раза плохо. Три гребанных раза...

- Отходим, - выдавил Уильям. - Надо доставить труп и сообщить... майору о психах. Они вернулись.

- Натаскивают обезьянок, - согласился, выглядывая из-за спины, сослуживец.

Сон укрыл от дождя, милосердно дал затемнение. Хотелось верить, что за ним последует пробуждение. Но взревел мотор - и по глазам полоснуло солнце. Чертов сон не потерял худшую свою, вторую часть. Там нет джунглей. Зато все тот же бравый майор дослужился до полковника и сидит пассажиром. Сам Уильям уже капрал и сейчас он за рулем тентованного джипа.

Пустыня при полуденном солнце слепая, тени попрятались. Смотровые щели глаз норовят закрыться вовсе, спасая сознание от нестерпимого света и вездесущей пыли. Хакки в этой части сна тоже пустынное, иного оттенка. Серого нет, только расплавленный белый и угольная чернота, вся она под джипом. Как злой рок, как метка беды. Но у беды нет запаха, хотя Уильям что-то чует: по спине гуляет холодок, невозможный в пыльном аду полудня.

Резкий спазм! Руки, не дожидаясь решения медлительного сознания, рвут руль. Джип содрогается и начинает заваливаться на бок, полковника вышвыривает и краем глаза Уильям прослеживает полет тела. Острый запах беды делается невыносим: это совсем рядом. Почти удалось проскользнуть, обмануть, разминуться...

Удар снизу. Джип - тяжелый, груженый - встает вертикально на морду и заваливается вперед. Кувырок. Боль. И много, очень много бурых брызг в смятой оправе металла, капканом сжимающего тело. Поле зрения узкое. Бок песчаного холма и тень. Рыжее подвижное пламя, его все больше. Тусклый бок ближнего ящика, выброшенного из-за сидений. В ящике спит под чекой смерть. Огонь потрескивает. Кашляет смехом: что ему чека? Можно и иначе разбудить. Запах беды неотличим от едкой гари. Солярка горит охотно и застит. Застит глаза окончательной черной болью...

- Чертов сон, - хрипло сообщил Уильям потолку личной комнаты, наконец-то проснувшись.

Он и без окончания, которое в кои то веки удалось не досматривать, знал: в утробе убогой операционной капрала Уильяма будут долго резать и шить. А потом вытолкнут во вторую его жизнь, укоротив на полметра. Он очнется и будет тупо смотреть на ровное место под простыней там, где должны быть ноги. И он будет тупо, монотонно жевать одну мысль: какого черта было чуять запах дерьма, раз за разом уворачиваться и ускользать от плохого. Чтобы теперь вляпаться в худшее? Разве такая жизнь лучше смерти?

- Чертов дурак, - урезонил себя Билли. - Всегда лучше.

Сел и с наслаждением прощупал ноги. Настоящие. Из третьей жизни.

История третья.

А был ли мальчик?

Оказывается, у меня есть живое и близкое начальство. Зря я, как наивная чукотская девушка, три дня ликовала: до Чаппы далеко, а кухня рядом. Идеальная служба. Теплое местечко. Как же. Горячее! Мы относительно мирно сосуществовали с Гюль: я пресекала редкие пока что попытки восхищения, она то и дело забивалась в угол и вспоминала о божественном уроде. Завывала с переливами, обещала помереть, раз выжила без него. Логично, ага. Стоит ли после сольных концертов удивляться, что я записала её в женщины? Мужик бы давно выбрал, за борт бросать или там - на коня и в горы. Хотя не исключаю в себе нездорового идеализма. Ну, много мне попадалось так называемых настоящих мужиков? Поблизости от них якобы бабам не надо тормозить коней своими силами и таскаться по горящим пипелацам, разыскивая и спасая родимого алконавта...

Три дня, повторюсь, были подарком судьбы. Я мирно обсудила с гостями природного цвета сырого мяса вопрос о недопустимости драк с гражданами, похожими на вывалянных в муке пугал. Потому что те стучат себя по лбу и звучат, как деревяшки не с целью издевки. Они просто старые склеротики, у них барахлят мозговые стимуляторы. Я рассмотрела правила содержания паразитов и прочих нестатусных существ, сочла бредовыми и переписала, сократив с трехсот тупых пунктов до двадцати умеренно внятных. Гюль помогала, она же это дело оформила и отправила кому следует на рассмотрение и одобрение. Я бы еще год искала адреса и училась пользоваться местной бюрократической системой. Мы сходили в "Заросли сафы" и нажрались у павлино-страуса. Добрый он, три раза врал, что мы угадали созвездие и подливал пойло без оплаты. Гав вел себя идеально, возникал лишь в спальне при закрытой двери, все прочее время вел жизнь бескорыстного захребетника. Снимал головную боль и похмелье, грел и мурлыкал изредка как будто внутри черепа, по-свойски: только для меня.

И вот настал день четвертый. Я проснулась от щелчка в своей голове. Кивнула, не желая того. Меня в приказной форме вызвали на десятый ярус. Который есть над девятым, тем самым, которого якобы и нет. Для посторонних. Минут через пять я уже бежала. Гюль осталась страдать дома, глаза у неё были - будто на смерть провожает.

Начальственный кабинет мои ноги нашли сами. Тыльная сторона ладони приложилась к идентификатору, врата разверзлись и мне предстали небеса.