Джефф Карлсон - Проклятый год

Майор обернулся, покачал головой:

— У нас нет столько защитных костюмов. И мы не знаем, сколько времени придется провести в зараженной зоне.

— Тогда вернитесь и заберите нас на обратном пути.

— Нам нельзя рисковать, делая еще одну посадку, да и топлива может не хватить.

— Но вы же сели!

Четверо детей с палками-оружием, вертевшиеся среди солдат, притихли и замолчали, застигнутые врасплох порывом Морин. Проталкиваясь между взрослыми, они попятились назад.

— Как вы можете бросить нас одних?!

— Я сожалею. Мы оставим вам как можно больше припасов…

— Как вы можете?!!

Морин сменила тон на более спокойный, и Рут снова уставилась в огонь. Вторая женщина заплакала. Им было невдомек, что жизнь на вершине их горы не в пример лучше, чем в Лидвилле.

У Морин, похоже, сложилось такое же идеалистическое представление о Колорадо, как и у Сойера. Находясь на борту МКС, ученая тоже питала иллюзии на этот счет. Возможно, люди просто не могут жить, не имея надежды, что где-то их ожидает тихая гавань. Рут стало одновременно и грустно, и страшно.

Она закрыла лицо руками, протирая глаза, и в который раз пожалела про себя о том, что судьба не оставила им другого выхода.

Жаркое удалось на славу — поджаренный жирок по краям, но почти сырое мясо у кости. Рут старалась тщательно прожевывать куски, но была не в состоянии сдержаться и ела слишком быстро.

Эрнандес выделил для единственной в отряде женщины отдельную двухместную туристическую палатку с низким куполом. Солдаты установили ее между длинным фюзеляжем С-130 и собственными более крупными палатками.

Рут вымыла лицо и руки над пластмассовым корытом, жалея, что нельзя обнажить торс и протереть губкой шею и подмышки. А еще лучше было бы принять ванну. Но здесь — одни солдаты, уединиться невозможно, а воду отмеряли по чуть-чуть. В отличие от окруженного заснеженными горами Лидвилла, на здешнем обитаемом островке имелись лишь два хилых родничка, один из которых летом пересыхал. Рут слышала, как Морин дважды просила Эрнандеса беречь воду.

Женщина стояла, склонившись над корытом и роняя в него капли. Несмотря на страшную усталость, она пока еще не хотела отправляться на покой, не веря, что сможет заснуть. Местные насекомые — мерзкие, вездесущие, шумные — были сродни ее страхам. Эрнандес передал по радио новые сведения об «аркосе» и Фридман, однако, прежде чем ФБР получит результат, может пройти несколько дней.

Заговор раскроют гораздо раньше.

И даже очень скоро, если Эрнандес упомянул ее имя в своем отчете хотя бы ради похвалы. А что, если уже сегодня вечером? Что тогда? Топливо — на вес золота, повезут ли ее назад? Или одни солдаты начнут стрелять в других?

Рут почувствовала облегчение, когда Кэм постучал по ящику с припасами и крикнул: «Мне нужно с ней поговорить!»

В темноте военные слились в одну неясную массу. По фигуре Кэма скользнули лучи сразу нескольких фонариков. Еще немного, и его завернут обратно. Рут рванулась вперед, крикнув: «Подождите!»

— Я хочу еще раз попробовать разговорить Сойера, — сказал Кэм. — Только ты и я, без посторонних.

— Я тоже с вами, — вынырнув у ее плеча, сказал Ди-Джей.

Кэм покачал головой:

— Тебя не спрашивают.

Несмотря на хромоту, Кэм двигался в темноте так, словно провел в ней всю жизнь. Рут и охрана тыкались белыми лучами фонариков в гладкий асфальт и смотрели под ноги, чтобы не споткнуться. На расстоянии в пятьдесят метров, отделявших избушку от палаток, Кэм быстро оторвался от спутников.

В двух окнах горели фонари — у входа и в комнате Сойера. Кромешная темнота вместо тревоги вызвала у Рут ощущение причастности. Ночью, несмотря на холод, пространство казалось меньшим, чем при свете дня; тьма скрадывала километры пустоты вокруг горной вершины.

До ушей донеслись неясные голоса детей внутри дома, потом мужской бас. Лучи фонарей выхватили из темноты стоящие на крыльце фигуры Кэма и доктора Андерсона. Оба заслонялись от света руками.

— Спасибо! Почему бы вам не подождать снаружи? — предложила Рут двум солдатам.

— Нет, мадам, — покачал головой штаб-сержант Гилбрайд.

— Весь смысл в том, чтобы не вваливаться туда целой толпой…

— Мы подождем за дверью комнаты. Он даже не будет знать, что мы там.

Гилбрайд двинулся вперед, подав знак Кэму, их окатило ярким светом из открывшейся двери. Визитеры вошли гуськом, Рут — между штаб-сержантом и другим солдатом.

Какой приказ отдал Эрнандес своим людям? Не допустить, чтобы местные взяли ее в заложники и вынудили отряд к возвращению в Колорадо? Но ведь Сойер намного ценнее ее. К тому же, обитатели вершины сами сделали все, чтобы тот оказался в распоряжении военных…

Трое мальчишек играли в карты на полу у фонаря — Рут не смогла определить, в какую игру. Среди детей на коленях стоял доктор Андерсон. Кэм провел Рут и морпехов по короткому коридору к другой комнате и остановился.

— У тебя голова вроде бы нормально варит, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. Рут в ответ на комплимент лишь пожала плечами. Кэм шепотом предложил:

— Пофлиртуй с ним.

— Что? А-а, ладно.

Рут несла лэптоп в здоровой руке. Она инстинктивно прикрыла тонким корпусом компьютера грудь и горько улыбнулась, почувствовав раздражение от мысли, что ее, судя по всему, выбрали на эту роль исключительно из-за наличия сисек. Могли бы найти бабу получше.

Кэм не ответил на ее улыбку:

— Я серьезно. Только не перегибай палку — действуй по обстоятельствам.

— Ничего, справлюсь.

В комнате Сойера стояла кислая вонь. Его кишечник не работал как надо и постоянно давал сбои. Доктор Андерсон предупредил, что переваривание плотной пищи отнимало у Альберта почти столько же энергии, сколько поставляла сама еда, перечислил вслух симптомы: жесткий стул, метеоризм, приступы нестерпимой боли. Видимо, Сойер не удержался от соблазна поесть говяжьих ребрышек и теперь страдал от вздутия живота. А может быть, Кэм специально накормил его, чтобы тот помучился и растерял спесь?

Рут никак не могла разобраться в связывавших двух мужчин отношениях. Кто они — братья, враги? Оба одновременно и зависели друг от друга, и соперничали.

— Как ты, приятель? — спросил Кэм. — Теперь получше?

— Не-е… — Сойер лежал на правом, усохшем боку, поджав накрытые одеялом колени. Левая рука, как краб, бегала по матрасу, то замирая, то снова приходя в движение. Веки опущены, вот-вот отключится совсем.

Рут хотелось оказаться подальше от этого места. Она понятия не имела, как себя вести. Гневаться? Упрашивать? Но что они могли предложить Сойеру в его нынешнем состоянии? Ученая с грустью вспомнила Уланова — на станции бедняга целыми днями и неделями пытался заставить ее вернуться к работе, а она лишь глазела в иллюминатор.