Анна Леонидова - Прежде чем сдохнуть

Брак наш вступил в ту стадию, когда мы боялись даже выпивать вместе. Потому что каждый понимал, что стоит нам размягчить свой мозг алкоголем, снять все барьеры приличий – и нас понесет. Мы скажем друг другу все и на следующее утро после пьянки разведемся. Мы сделались парой убежденных трезвенников. Хотя в первые годы совместной жизни мы довольно куражисто пьянствовали в больших компаниях, могли и душевно по–тихому выпивать вдвоем на кухне, и параллельно обсуждать глобальные проблемы человечества, строить планы на будущее, танцевать, смеяться, корчить рожи, а потом истово заниматься любовью.

Собственно, если бы мы всегда были такими трезвенниками, какими сделались тогда, у нас бы даже не родилось сына. Я бы, наверное, никогда осознанно не решилась испортить свою жизнь материнством. Восемь лет назад Петька был зачат в каком‑то новогоднем угаре и, когда я в феврале с ужасом обнаружила, что беременна, пить «Постинор» было поздно. Аборт казался мне довольно мерзким мероприятием, и я решила, что младенец – меньшее из двух зол, если выбирать между выскабливанием и пеленками. Стиснув зубы, я начала готовиться к женскому подвигу родов.

Пока я придумывала органичные сценарии разрыва с Сашкой, он тоже не дремал. Неожиданно для меня он вдруг сделался неправдоподобным живчиком. Ни с того ни с сего по пять раз на дню он начал уверять меня, что я – единственная, неповторимая, классная и любимая. Что я красавица, умница, талант, смысл и свет его жизни, лучшая мама, потрясающая женщина, гениальная кулинарка, одаренная стилистка себя самой и просто самая–самая–самая.

Эта замысловатая перемена в нем изрядно меня заинтриговала. Мне стало так увлекательно, что я даже однажды завела себе будильник на шесть утра, чтобы проснуться вместе с ним.

И мы проснулись. И даже как‑то непреднамеренно приняли душ вдвоем и целовались под струями горячей воды. А потом я зачем‑то увязалась вместе с ним на утреннюю пробежку. По–началу мы не разговаривали. Он бежал в своих наушниках и в плейере, а я – под свою музыку и в своем ритме. Потом мы обнаружили, что бежим под одну радиостанцию. Смеялись над этим. И как‑то вдруг разговорились.

И оказалось, что за то время, что мы не общались, и у него, и у меня произошло столько всего важного и интересного.

Обнаружилось, что он прочитал за время нашей дистанцированности друг от друга столько интересных книг! И он умел занимательно их пересказывать. А еще он начитался каких‑то психологических талмудов и теперь умел развлекать меня психологическими тестами с быстрыми результатами. Мне вдруг опять сделалось с ним интересно. Впрочем, я тоже не билась в грязь лицом, и мне было, что рассказать ему про актуальные тенденции в современном искусстве. Мы так забалтывались с ним на парковой пробежке, что делалось безумно грустно, когда таймер командовал окончание моциона и велел возвращаться домой, чтобы Сашка мог натянуть свою бизнес–кольчугу и отправиться в офис.

И хотя в семье все было так чудесно, я металась. Я не могла расстаться с Дюшей. Все хорошее, что случалось сейчас в моей жизни, как‑то таинственно совпало с его появлением. Я боялась, что если он исчезнет, то и все яркое и искрящееся в моей жизни закончится. Я все‑таки хотела быть с ним. С ним я чувствовала себя по–настоящему живой и настоящей. И по–прежнему со страхом и трепетом подумывала о разводе. Останавливало меня только одно: я не хотела делать больно Сашке. А он так по–собачьи преданно и с таким восторгом смотрел на меня, когда я выскакивала на него из примерочной в новом платье, так тщательно и с таким вниманием выбирал сельдерей, который в нашей семье ела только я, так радостно открывал мне дверь, когда я возвращалась по вечерам, что я понимала – любит. Черт побери, любит!!! А значит, ему без меня будет плохо и больно. И мне нельзя уходить. Это будет предательство.

В итоге мы так и не развелись.

Отношения с Андреем развивались по сценарию «замершая беременность». Для них требовалось освободить место, но я этого не делала. Они не могли развиваться – некуда было двигаться.

А все, что не развивается, – умирает. Примерно через полтора года этот болезненный, нездоровый, не нужный никому, кроме нас, роман закончился.

Он сидел в том же самом кресле, на котором мы так смешно боролись в наше первое свидание. И сказал, что это конец. И что он уезжает ставить в Европу, его пригласили в Прагу. Уезжает не один. Он женится. И еще у него будет ребенок. И что я должна понять, потому что это очевидно – у нас же не может быть детей. А он их хочет.

Я ответила, что все понимаю. И что я рада, что у него появятся жена и ребенок. Это здорово. Но я бы хотела, чтобы я тоже у него была. Я же не прошу его сделать мне предложение и все такое.

— Боюсь, это не понравится той, другой, которой я сделал предложение, – серьезно, без доли игры или позы ответил он.

Так вдумчиво ответил, что стало понятно: он взвешивал эти слова. И даже заранее их сформулировал, зная, что я начну цепляться.

Я поняла: это на самом деле все. Все!

Мы попрощались. Пожав друг другу руки. Как два товарища.

Меня отпустили. И я должна была отпустить. «Замершая беременность» больше не могла отравлять живые ткани. Пришло время очистительного выкидыша.

Сначала я сидела как замороженный овощ. Потом мне стало так хреново, как будто бы у меня на самом деле случился выкидыш на позднем сроке.

Неделю я не могла жрать, но меня все равно тошнило. Отвратительным, как прогорклое масло, желудочным соком. Противно было все: и все, что внутри меня, и все, что снаружи.

Потом тошнить перестало, но гадкий привкус во рту остался.

Пока я сидела на больничном, неожиданно и скоропостижно закрылся журнал, в котором я работала. Я только обрадовалась:

теперь не было нужды взбадривать себя и пинками выгонять на работу. Можно спокойно предаться отчаянию. И я делала это с полным погружением. Неделями я сидела дома у компьютера и бесцельно читала интернет. Плакала без повода и опять читала.

Интернет завораживал своей бессмысленной бесконечностью:

на каждой странице куда‑то манили еще двадцать гиперссылок, а на тех – еще сто. И в каждую можно было ткнуть мышкой. Так я могла кликать и кликать, картинки перед глазами менялись, но внутри меня не менялось ничего. Я придумала себе такую игру: забивала в Яндексе какое‑нибудь слово, тыкала по первой же ссылке из списка. Открывалось окно. Я загадывала, что ткну в нем на третью ссылку сверху. В следующем окне – на седьмую. Потом – на пятую. И так бесконечно. Цель была такая: чтобы в конце какая‑нибудь ссылка привела меня к той же самой первой странице, с которой все начиналось. Чтобы круг замкнулся. И тогда… Тогда что? Да ничего. Тогда можно будет забить в Яндексе новое слово и начать все сначала.