Николай Воронов - Сам

— Н-да, замкнутый круг.

— Колесо палача, на котором четвертуют. Сомнение, сынок, в том — как мы есть на самом деле не самоуправляющиеся, так мы и не державные.

— Я назначу ревизию финансово-технологической службе. А почему вы не державные?

— Думаю, ничего Скуттерини не отдавал в пользу нации. Просто его капитал в документах смолоцианки не показывается. Прибыль гребет, поди-ка, побо́льшую, чем раньше, и делится ею с министром, еще кое с кем у нас, остальное — за кордон, транснациональным спрутам.

— Домысел?

— Кто у нас ближе всех к солнцу?

— САМ вне треклятых законов расчета.

— Не, мож, кто чуть пониже.

— Пунктик, отец. У священного автократа в руках ценности державы. Нет резона в корысти.

— Во-во, дурачок наивный. Коль тебе ничего не надо… Он, как и Скуттерини…

— Напраслина, отец. Свящавт стал жить на крестьянский лад: скромней скромного.

— Мне, сын, кислород перекрывает Скуттерини, тебе кислород будет перекрывать Болт Бух Грей.

— Зачем бы ему назначать меня державным ревизором?

— Ой-йи… Испокон веку честняги — прекрасные ширмы для преступников. Коль чистого человека назначил священный бюрократ…

— Автократ…

— Коль чистого назначил, стало быть, народ думать будет — Болт Бух Грей незапятнанный.

— Напраслина, отец.

— Ой-йи… Страшусь за тебя. Сколько лет народу заработки не платили, навалом прибыль шла… Скуттерини же уверяет, будто бы мы не погасили своих иностранных долгов. А Болт Бух Грей тебе говорил — погасили.

— Папа, папа, доколь ты будешь мнительным?

— Разборчивый я, сынок.

Комиссию державного ревизорства, куда Курнопай включил химика, промышленного экономиста, юриста, занимавшегося трудовым правом в области металлургии, санитарного врача, следователя, специальностью которого были коррупция и скрытые доходы, едва она занялась смолоцианкой, в одну из ночей разбудил шофер микроавтобуса — крупный детина в хрустких кожаных штанах и рыжем свитере. Извинительно шаркая гигантскими ботинками (от пинка под зад таким ботинком любой из них мог бы преодолеть земное тяготение), он, словно того требовала неотложность, впопыхах оповещал каждого члена комиссии:

— Велено вернуться в столицу.

Суетливые сборы, нахолодалый микроавтобус, посвист протекторов от шальной скорости, высадка в гудроновой тьме столицы, обязавшейся в течение года сберегать все энергии, за исключением трудовых сил человека.

Утром, обнаружив исчезновение комиссии, Чернозуб позвонил сыну. Сгоряча напал на него: из-за ловкаческой неуязвимости Скуттерини он и Курнопая заподозрил в потворстве воротиле. К негодованию отца Курнопай развеселился. Возглавлял комиссию химик. Курнопай тотчас соединился с химиком и узнал о том, как все произошло. Ничего не оставалось, как подтрунить над ним участливо, в следующий-де раз, когда с фразочкой «Велено вернуться в столицу» приедет бензозаправщик станции автосервиса, вы дуйте по домам пешочком. Попросив Чернозуба и химика повременить у телефонов, Курнопай позвонил священному автократу и улыбчивым голосом рассказал об историйке, приключившейся с пятью ревизорами.

Болт Бух Грей не принял развлекательной подачи. Он всегда подозревал, что личности, чрезмерно требовательные в нравственном и социально-философском аспекте, слишком благодушны и, чего греха таить, неразборчивы при формировании штатов. Штаты, какие бы задачи ты им ни поставил, даже адские, должны их решить. Лопоухие ревизоры подобны небдительным таможенникам, следовательно, от них необходимо освобождаться без промедления.

Курнопаю было важно выведать, не кроется ли за психологическим попаданием, которое и обмануло, и опозорило ревизоров, первый снайпер державы. По тому, как повел себя автократ, он склонил себя к выводу: «Здесь его нет». Но тут же заподозрил в этом Бульдозера, который, вероятно, тоже не обошелся без выучки Ганса Магмейстера. Что ж, все правильно: себялюбец, недоброжелатель, завистник превратился в противника. И чтобы опрометчивую доверчивость ревизоров не превратить в свой провал, Курнопай отверг высокое соображение Болт Бух Грея: прожженные людишки — те бы не опрокудились, а честные люди, эти подловились на безгрешности. Почему быть им и впредь державными ревизорами.

— Сакраментально! — смачно воскликнул священный автократ. — Не опротестовываю: карт-бланш. Дабы придать проверке полноту авторитета, я бы советовал, мой любимый соратник, тебе самому поехать на сутки-другие со своими губошлепами. Напоминаю существеннейший пункт моей инструкции: тот, кто уклоняется от проверки, чинит ей препятствия или прибегает к сокрытию документов и фактов, без суда и следствия изолируется в одиночную камеру территориальной тюрьмы на все время ревизии по личному требованию держревизора.

Курнопай надеялся увидеть Ковылко, воспрянувшего духом, а отец еще сильней поугрюмел и почему-то на зубах, пусть и тонюсенькая, обозначилась смоляная пленка. Оказывается, он не поднимался на коксовые печи и на минуту. Просто такую штуку выкомаривает его организм. Чересчур понервничает, глядь, смолка вытопилась из зубов. Он и сейчас накален до предела. Скуттерини отдал приказ разобрать внутренность помещения, где рабочие жили в период черного смога. Отец было попробовал отменить приказ, да умылся. Приказ Скуттерини был отдан во исполнение распоряжения министра промышленности Бульдозера.

Курнопая покоробило переживание отца, и он сказал, что чем скорей исчезнет общежитие, тем быстрей израненные души смолоцианщиков перестанут саднить от прискорбных воспоминаний эпохи Трех «Бэ».

Чернозуб заорал, как оголтелый. По ошибке, из-за обмана, Курнопа — народный любимец. На самом деле — лжелюбимец. Спаривается с державной верхушкой, с подлецами-технократами. Общежитие надо оставить как музей промышленного фашизма. Вдругорядь несподручно будет магнатской сволоте завести в стране самое что ни на есть форменное рабство.

Смыкая свинцовые губы и ширя от трепета ноздри, Чернозуб наладил дыхание и дальше принялся выкрикивать. Ему открылись повадки воротил. Натворивши злодеяний, каким позавиствовали бы закоперщики пыток в аду, они устраняют следы преступлений. Женщину и ее дитё на руках, в Хиросиме, которых обуглил атомный взрыв, их погребли, а надо бы в стеклянный саркофаг, чтоб души людей пронимало бедой-печалью, способной всех без исключения сделать борцами против изуверства. В Хиросиме-то все вышло шито-крыто в основном, ну там фотоснимки, картины, памятник, где девочка с журавликом… Лишь сами жертвы, та же женщина с дитём на руках, они бы могли окоротить изобретателей насилия и военных пагуб. На смолоцианке был самый что ни на есть промышленный фашизм. Скуттерини действует не сам по себе, наверняка по решению олигархии, какая тогда же, после убийства Главправа, как пить дать свинтилась с головкой сержантишек.