Николай Воронов - Сам

Для охраны альгамейтов в их береговой деревне Курнопай оставил роту автоматчиков. Мало-помалу охранников отстреливали вкрадчивые снайперы. Однажды ночью рота была добита, племя оттранспортировано в порт развлечений, к утру спиленные хижины альгамейтов Огома вынесла в океан.

Вождь племени телеграфировал Курнопаю о том, что альгамейтов устраивает новое местожительство.

Прошли месяцы, прежде чем Курнопай поборол пониклость, из-за которой зачастую оставался безразличен к авантюрным историям, успешно раскручиваемым следователями ревизорства.

В разгар приема в честь очередной мисс теперешней Самии, каковой священный автократ сделал полинезийку Юлу, Курнопай спустился в пень небоскреба, где без задержки открыл арагонитовый туннель, а вскоре, невольно любуясь серебристой чернотой обсидиановых ступеней, поднялся по лестнице к колоннам ротондовидного дворца. Здесь теплилась алмазная сутемь. Отсутствие крыши способствовало тому, что между колоннами скапливался свет Млечного Пути.

Пока не очутился во дворце, Курнопай не испытывал опаски быть настигнутым. Он, взлихораженный, целя фонариком в нижнюю часть родонитовой стены, описал круг, но не обнаружил и намека на дверь или замаскированный ход. Второе кольцо вдоль стены он проделывал успокоительным шагом, направляя луч фонарика на высоту двух метров. На этой высоте он и заметил слегка сместившуюся в стене панель. Внимательно посвечивая на розовую плоскость, он чуть не вскрикнул от радости: навстречу его взгляду как бы промерцали пять звезд, составляющих ромбическую фигуру: синий Ригель, пояс Ориона, красная Бетельгейзе.

Подпрыгнул. Схватился пальцами за сглаженный каменный срез. Легонько смещал ладони, чтобы выжаться до пояса. Пальцы попали в удлиненные ямки. Кто-то явно много лет подряд поднимается здесь и спускается. Когда подтягивался, колени скользнули в неглубоких желобках. Удлиненные ямки и желоба были шире его пальцев и коленей. Главправ Черный Лебедь был не больше Курнопая, священный автократ его роста. Стало быть, тот (САМ, конечно, САМ!), кто здесь шастает, крупнее их, массивнее.

Подтянулся. Наклоняясь туловищем, толкнул головой панель. Темнота просияла звездной сутемью, обозначился винтовой, без ступеней спуск; чернота его материи, блесткой, крупитчатой, как лунная порода, которую он видел в музее геологии, обладала приятной приманчивостью, хотя и не успокаивала: по мере того как он сходил по спуску, пронимало трепетом, подобным тому, который возникает в минуты, когда мелко-мелко трясется земная кора.

Спиральный спуск закончился воздушным кругом, забранным в обсидиановый обруч. Курнопай машинально взглянул на ладони. Пыли на подушечках пальцев почти не было. Значит, САМ поднимался наверх не так давно и, возможно, присутствовал на празднике Генофондизма.

Осветил дыру. Луч не сумел заглубиться в темноту, но возбудил ощущение пространственности. Угадывалась вероятность бездны.

Из-за того, что не обнаружил приспособлений для спуска во мглу, опять испугался: «Настигнут. Не дадут разыскать САМОГО». Безысходность отворилась в нем поспешностью. Он припал к каменному борту, позвал в бездну.

— СА-АМ?

— А? — откликнулась бездна откуда-то издалека и не голосом — одним дыханием.

— САМ, ТЫ ждал меня?

— Я? А-а-а… Ждал.

И теперь одно дыхание, и не подумаешь, что эхо: оно полирует голос, перекидывает его с грани на грань.

— ТЫ сказал: «Ждал». ТЫ ведь живешь без внимания к стране. Сейчас мы не земля САМОГО, а священного автократа Болт Бух Грея.

— А? А-а-а… Да, — вознеслось откуда-то из бо́льшей вертикальной дали.

Когда слова срывались в бездну, у Курнопая создалось впечатление, что они попадали в поглотительную ловушку. Не то чтобы это напоминало падение осыпающегося щебня с горного обрыва в океан. Ловушка поглощала слова к САМОМУ, но возвращала в пространство лишь те, которые годились для ответа. Да неужели они проходят двойную кибернетическую обработку? Если проходят, то обессмысливаются надежды на САМОГО и надо возвращаться. Нет, САМ не должен допустить цензуры над собой.

Курнопай полежал над краем бездны и спросил:

— САМ, САМ, зачем ТЫ, житель безграничных вселенных, остался на крохотной нашей планете, а теперь удалился в земную полость? САМ, САМ, ТЫ болен? САМ, САМ, ТЫ разочарован?

Ловушка бездействовала. Сдавалось, что слова опускаются до самого дна, откуда силы отражения еле вытягивают их, вот и не слагаются они, бессильно заглохшие, в ответы или намеки на ответы.

— Ну, хорошо, ТЫ не хочешь о себе. Скажи об общем. Мир погибнет? Есть ли это в замысле Бога? А если ТЫ один из богов, есть ли это в ТВОЕМ замысле?

Пока лежал над люком в ожидании отзыва, Курнопаю впервые представились слова звуками, телесность которых воздушна, и когда их оболочка разрывается, смысл, летуче разливаясь, не в силах обнаружить себя.

Это заставило его тонко прислушиваться к возвращению слов, они вели себя в согласии с представлением. Но вдруг после разрывов оболочки соединились, и родилось неэховое слово:

— Безрассудство.

— САМ, САМ, я не понял. Мир погибнет или безрассудство мира?

Он не дождался звукового ответа. В сознание ворвалась жесткая мысль:

«Безрассуден только человек».

«Наконец-то я раскочегарил ТЕБЯ, САМ. А, сообразил. Тебе осталось только телепатическое общение…»

«Не только».

«САМ, САМ, безрассудство, по-моему, производно. Неукротимая жадность — вот причина причин».

«Жадность сама производна».

Неожиданное недовольство охладило душу Курнопая. Так он мог бы говорить сам с собой. Неужели мозг столь ловко подстроил ему беседу с самим собой?

Соображение о том, что вероятность передачи власти Болт Бух Грею обусловила в САМОМ какой-то психический недуг, заставило Курнопая продолжить телепатический диалог с САМИМ.

«В чем же тогда причина причин?»

«Подмена духа экономикой. Экономику сделали Богом, но Бог-то постоянно оборачивается сатаной всеисчерпывания, всеотрицания, всеуничтожения».

«Империализация глобальной жизни?»

«Все началось гораздо раньше. Подумавший о выгоде без зазрения совести, был первым расщепителем духа. Ротшильдизация финансовой жизни Франции, пальмерстонизация хозяйственного аппарата монархической Англии — отсюда началась победа бездушного материализма над святостью идеализма. Доход попирает милосердие, расчет — альтруизм, разврат — платонизм».

«САМ, прости. Еще раньше началось. Иудой, который продал и предал Христа. За сделкой Иуды, кроме экономики, политика, преступление против Бога и народа».

«Да».

«САМ, САМ, а приговор Понтием Пилатом Иисуса Христа к распятию — преступление государства перед Духом…»