Николай Воронов - Сам

«Мне бы ты мог доверять, потому что у меня не было видов на тебя и нет желания властвовать», — подумала Фэйхоа.

«Наверно, я возбудил его неверие. Командпреподаватели постоянно огорчались личной небдительностью Болт Бух Грея», — подумал Курнопай.

— С двумя людьми я могу позволить себе пооткровенничать. Кто бы это? Не догадываетесь. Ага, ага! С вами двумя. Откровенность и доверие — сиамские близнецы. Они едины, но они вместе с тем каждый по себе. Представьте, сиамские близнецы были женаты. Электронике, и только электронике доверяю. Хотел описать для Курнопая апартамент. Зачем? По ассоциации. С моей спальней рядом коридор, ведущий на кухню. Я проснулся от сухости во рту. Полная луна. Сквозь жалюзи ни лучика. Дверь из спальни в коридор открыл — полная темнота. Я в халате, в шлепанцах, ноги голые. Как перешагнул порог, он и закрутил хвост вокруг моей правой ноги. Ирреально? Отнюдь. Пушистый-препушистый хвост, касание легкое, кольцевое, с потягом. Реальность? Натуральная, как то, что мы под океаном. Ни хвоста, ни его самого не видел. Глазами не видел. В момент, когда он раскрутил хвост и кончиком проволок по лодыжке с призывным намеком, дабы следовал за ним, я увидел его внутренним зрением. Не увидел, чушь. Во внутреннем зрении он возник. Образ сумеречной беловатости, не рельефом, плоскостью, но эдак мягко, пухово. Похож на кота. Почему я сказал «по ассоциации»? Мальчишкой проснусь сбегать по маленькому, только спрыгну с кровати на половики, кот уж ждет. И хоп тебя хвостом по ноге, замурчал и на кухню пытается вести. Ты перебираешь ногами, дабы не описаться, коту — мчись с ним на кухню. При родителях не больно-то ему перепадало. Ночью ты ему хлоп кусок мяса либо рыбину. Потом можно спереть на кота: мол, стянул. В первый миг лишь образ, подобный коту, обозначился во внутреннем зрении, я прикинул: «Кот, что ли?» Без промедления отбросил самое возможность подобного вопроса: «Домовой». Включил свет. Никого. В туалет вошел. Стою в туалете, по спине подирает, и волосы дыбом. Ничего похожего не было в детстве. Мать поминала о домовом. Обнаружит на теле синяк — домовой ущипнул, чем-то раздражен. Дабы умилостивить хозяина, в подпечку сунет лепешку, черепок с молоком, овечью шерсть. Я спокойно относился к понятию «домовой». Есть и есть, но пока по части родителей. И вообще к детям он почему-то не имеет отношения. Не совру, если скажу, священники меня находили примерным христианином. К кому истово относился, так это к САМОМУ. Тогда как не ведал еще, что отношусь к ЕГО потомкам. До поступления в Школу Дворцовых Сержантов я понятия не имел об атеизме. Зато там, вопреки официальной приверженности к религии, окунулся в стихию бешеного атеизма, где ни с богами, ни с пророками не высовывайся, иначе изничтожат. Про домового заикнуться? Утопят в ватерклозете. Сшибли меня наповал в смысле бога и сверхъестественных сил. Что я думаю? Детское впечатление с котом, зазывавшим на кухню, могло повториться, как тоска по уюту прошлого. Жизнь небесная в детстве. Все о тебе пекутся, оберегают. Имеется тоска по родине, по минувшему. Тоска по минувшему — громаднейшее чувство! Она принимает, согласно моему случаю, осязаемую форму. Что ты скажешь, Фэй?

— Мой господин священный автократ, с точки зрения материализма вы правильно истолковали свое происшествие с домовым. Женская любознательность заставила мое воображение пройти вместе с вами и с домовым на кухню.

— Ага, ага. Согласен. Каюсь. Надо было пройти с ним на кухню. Умилостивил бы.

— Не веря людям, вы поверили женщине, священный автократ?

— Согласие испытал. По сю пору ощущаю прикосновение хвоста. Прикосновение доброжелательное, некиим образом родственное. Ужас-то почему? В детстве ничего похожего.

— Не верилось, ан нате вам…

— Именно. Фэй, при чем то, что я женщине поверил?

— Наша сестра склонна к религиозности, к мистике, ни шагу не ступит без суеверия.

— Вероломство, нечуткость, безумие в природе мужчины, отсюда доверие к женщине. Не говорю я уже о том, что ты есть ты. Ностальгия по детству в тихой крестьянской семье, либо домовой держдворца захотел, дабы первый индивидуум Самии выразил ему уважение, заодно и умаслил? Как к этому, Курнопай?

— Гадать не стану, кто нанес вам визит, детство ли, домовой?

— Ых, заядлый урбанист. Домовой — дух дворца, незримый хозяин.

Пока разговаривали, поблизости от коттеджа тянулся косяк кефали.

Невольно прервались, когда толстяки-дельфины, полные детской резвости, кормившиеся кефалью, стали откусывать одни хвостовые плавники у рыбин, заключавших косяк. Мужчин удивляли дельфины, потому что явно лакомились тем, в чем нет ни мяса, ни вкуса.

Подосадовала Фэйхоа внезапно на преувеличение человека как мерила восприятия. Дельфины лакомки на свой манер.

— Ты что, Корица, мигрировала вместе с косяками?

— Нет.

— Видеть надо. Чего ж ты?!

Ухмылка Болт Бух Грея — отзыв на его вопрос — задела Курнопая, и он, чтобы после не проклинать себя за то, что стерпел унижение, прижегся взглядом к зрачкам священного автократа, и тот не вспылил, тогда бы наверняка подпал Курнопай под действие лютого закона, тем более что был предупрежден об этом Сановником-Демократом, не только не вспылил, напротив, состраданием размягчилось его лицо. Умен вроде, да тонкости не достает. Живописцы изображают сатану, чертей, духов, он не говорит уже о богах и ангелах. Так неужели, оценивая их фрески, нужно требовать свидетельства, что они лично их видели. Тронутый терпимостью Болт Бух Грея, Курнопай попробовал найти смягчительное, как подушка для удара, слово.

— Предполагается.

Пошутил благодушным тоном Болт Бух Грей.

— Предполагается, если кто-то кается…

Не стала Фэйхоа применяться к оберегающей невозмутимости властителя, зато деликатно повела мысль об изумительной способности художников запечатлевать обычные вещи. Так что они воспринимаются как чудо. Они, нет сомнения, помнят «Мадонну Литту» Леонардо да Винчи?

Священный автократ воодушевился, как студент-всезнайка:

— Мадонна держит младенца. Она в профиль к зрителю. Два итальянских окна, типичных для эпохи Возрождения. За окнами в синеве пейзаж с горами.

— Каким образом мадонна держит младенца?

— Ладонями. Ладонь под попой, ладонь под спиной.

— Поверх пальцев мадонны и между ее ладонями и тельцем младенца что-нибудь заметили?

— Что можно было заметить? Э… Держит трогательно.

— На руках мадонны Литты золотая сетка, из-за чего поверхность ее ладоней не прикасается к младенцу. Когда впервые я заметила, каким образом она держит младенца, догадалась о неведомом никому, кроме Леонадро да Винчи, прозрении в мир материнства. Для мадонны Литты ее младенец настолько чистое создание, что она не смеет притрагиваться к нему голыми руками, а только золотой сеткой.