Сергей Трищенко - Каменный век деревянных людей

– Тогда я спокоен. Ты сделаешь всё, как надо…

Вурч остался рядом с умирающим. Тот метался в бреду. У него начался сильный жар. Но он не просил воды, он требовал совсем иного:

– Огня! Огня! Очистительного огня!

Вурч наклонился к нему и начал что-то тихо рассказывать. Виш прислушался: что он там шепчет?

– …а дорожки там засыпаны чистейшим перегноем и политы кровью молодых ящериц… – шептал Вурч умирающему.

– Всё, – прервал его лекарь – он уже завял.

Вурч встал и печально посмотрел на Кука.

– Прощай, собрат! – прошептал он.

Гарнизон собирал погребальный костёр для Кука.

Откуда-то притащили старые гнезда гигантских ос. Ими лучше всего разжигать пламя.

Вурч распорядился собрать и принести засохшие части Неподвижных Собратьев – прибрежных тростника, камыша, рогоза, растущих в пойме речушки.

Некоторые бойцы роптали, но Вурч остался непреклонен:

– Каждый должен быть похоронен по его вере. Кук – наш товарищ. Мы похороним его так, как он просил. Что плохого в том, что вместе с ним сгорят несколько давно умерших и засохших Неподвижных Собратьев? В его селении их сжигают испокон веков.

– Это так, – подтвердил Чер. Сегодня он оставался серьёзен, как никогда, и не отпустил ни одной шутки.

Виш вызвался идти одним из первых. Его, конечно, коробила мысль о сжигании останков неразумных растений, но желание исполнить последнюю волю товарища пересилило. Тех же, кому вера вообще запрещала прикасаться к сухим останкам Неподвижных Собратьев, оставили в казарме.

Собранное приносили и оставляли на площадке.

Погода в тот день словно нахмурилась. Низкие облака неслись по небу. На море разыгрался небольшой шторм. Если какие гусеницы и рискнули отправиться на плотиках, вряд ли они достигнут берега. Не помогут ни мёртвая хватка челюстей, ни коготки на передних ножках.

Эфр подошёл к большой куче сухого материала, на вершине которой лежал Кук, опустился перед ней на колени, протянул к будущему костру обе ладони, сжался… И два языка пламени одновременно вонзились в кучу.

Она вспыхнула почти мгновенно.

Эфр отскочил, чтобы не загореться от собственного пламени. Ему помогли, заботливо поддержав под мышки.

Кук весело полыхал на погребальном костре. Трещали искры, как будто хотели донести до оставшихся его последние слова, его голос – глуховатый, надтреснутый. Но все знали, что Кук был мёртв, когда его возносили на костёр.

Грянули волынки. Наполненные воздухом мешки из лягушачьих шкур, выпуская его через пищики из тонких косточек, выводили заунывную мелодию.

Виш отошёл в сторону. На глаза навернулись слёзы, и он не хотел, чтобы кто-либо видел его слабость. Но не он один плакал. Такой слабости не следовало стыдиться.

В очередной обход Виш и Чер отправились поутру. Солнышко едва показалось из-за гряды дальних гор, и утренняя прохлада лёгкой дымкой тянулась по низинам.

– Поедем верхней дорогой, – сказал Чер, когда они подходили к ящерюшне.

– Почему? – спросил Виш.

– Оттуда дальше видно, – пояснил Чер. – А море спокойное. Гусеницы будут плыть медленно. Мы всегда успеем добраться до берега, пока они подплывут.

– А если их будет много? – спросил Виш.

– Даже если их окажется слишком много, один успеет доскакать в гарнизон и предупредить своих. Догадываешься, кто это будет?

– Догадываюсь, – вздохнул Виш.

Вывели оседланных ящериц. Ящерицы, хорошо размятые и промассированные, играли тугими мышцами.

– Бао, твоя работа? – крикнул Чер, глядя на выходящего из ворот ящерюшни тёмнокожурого гиганта.

– Моя! – довольно ухмыльнулся Бао.

– Я так и знал! Только ты можешь правильно размять ящериц. Остальные только щекочут их.

Бао заржал. Ящерицы ответили тихим писком, раскрыв огромные пасти.

С приближением осенних дней в ящерюшнях по ночам становилось прохладно – накопленного стенами тепла не хватало, и ящерицы едва не застывали. Чтобы этого не произошло, дежурные по ящерюшне, под утро, перед выездом на боевое патрулирование, слегка поколачивали их по конечностям, разминая холодеющие мышцы, устраивали своего рода массаж.

Массаж ящерицам делали одни, а выезжать на боевое охранение должны были другие воины – после полубессонной ночи тяжело заниматься патрулированием и управлять капризными ящерицами.

Виш и Чер устроились в сёдлах, взяли пики наизготовку, пристроив их на луке седла, и отправились в путь.

Выехав за пределы деревни, повернули налево. Впадающая в море неглубокая речушка протекала в низких глинистых берегах и порой разливалась, оставляя после себя топкое болото, которое летом под жаркими лучами солнца быстро превращалось в покрытое глиняными чешуйками поле.

– Здесь местные жители добывают посуду, – усмехнулся Чер.

– Как это? – не понял Виш.

– Когда наступают жаркие дни, почва схватывается толстой коркой. А затем корка растрескивается отдельными чешуйками, они выгибаются кверху и становятся мисками и чашками! Их надо совсем немного поправить, чтобы придать привычную форму. Деревняне собирают чешуйки, наливают немного горючей жижи внутрь и смазывают снаружи, а затем поджигают. Когда жижа выгорает, посуда становится готовой: прочной и звонкой. Свой горшок я тоже сделал из местной глины. В котором мы варили крабов!

– У нас посуду тоже из глины делают, – кивнул Виш, – но не дожидаются, пока солнце высушит корку, а берут кусок мокрой глины, кладут на круглый камень и начинают его вращать. И пальцами придают нужную форму. Так делают самую разную посуду.

– У нас так же, – лениво отозвался Чер. – А ещё я слышал, есть местность, где гончары подмешивают в глину собственные листьеволосы, а когда те выгорают, кувшины получаются пористыми, и налитая вода долго остается прохладной.

– Почему? – удивился Виш.

– Вода мельчайшими капельками просачивается сквозь поры и испаряется, охлаждая кувшин, – пояснил Чер.

– А-а, – протянул Виш. – Интересно!

Дорога впереди лежала натоптанная – за несколько недель каждодневного патрулирования ящерицы успели примять бесплодную глинистую почву, прочертив в ней извилистую борозду, ведущую по верхней кромке невысоких холмов, неспешно спускающихся к морю.

– Пойдут дожди, тяжеловато ездить будет, – заметил Виш, указывая на предстоящий путь. Больше для того, чтобы ехать не молча. Но и разговаривать было неудобно: ящерицы шли одна за другой, и чтобы ответить, переднему приходилось выворачивать голову.

– Пойдут дожди – гусениц не станет, – махнул ветверукой Чер. – Посмотрел бы я, как они поплавают под дождём! Им дыхальца зальёт – и каюк.

– Чер! – Вишу в голову пришла неожиданная мысль. – А если обливать гусениц, когда они подплывают к берегу?