Сергей Ересько - Казус бессмертия

– Вот все, что у меня есть.

Агасфер взял бараний мосол и зашвырнул его в ночь, после чего сказал:

– Другого я и не ожидал. Сходи в домик, возьми стаканы, ложки и синюю пятилитровую канистру под кроватью. Неси сюда.

Петр принес сказанное. Канистра оказалась почти полностью наполненной чачей. Агасфер помешал варево, открыл канистру и плеснул в стаканы. Он жестом пригласил Петра и, не чокаясь, выпил. Закусив лепешкой, принялся рассказывать:

– Люди разные. По одному человеку или небольшой группе нельзя судить о народе в целом. Мансуровы – алчные и жестокие. Что Иса с Селимом, что их отец, который в девяносто пятом году подорвался на противопехотной мине и, естественно, умер от такого факта. Хозяин этой половины долины – Шамиль Качукаев. Отец его после возвращения из Казахстана, где все они смирно сидели благодаря мудрому товарищу Сталину, был довольно предприимчивым человеком, хотя и малообразованным. Его даже назначили председателем колхоза. В восьмидесятом году я нанялся к нему чабаном. Уже тогда его личная отара была самой большой в селе. Звали его Асланом, и у него хватило ума выучить младшего сына. Шамиль даже окончил политехнический институт в одном из российских городов. А специальность у него связана с нефтью. Какой-то он там инженер по переработке. Чем сейчас и занимается, имея в собственности нефтезаводик. Мусульманской ортодоксальностью не заражен. Любитель Хайяма в русском, почему-то, переводе, и – как следствие – тот еще трезвенник. По договору с Асланом, мне положена одежда и кормежка. От денег я отказался. Это – взаимовыгодное соглашение. Он получил практически бесплатного работника, а я – убежище, потому что появился здесь не просто так. Занимаясь запрещенной в то время предпринимательской деятельностью, я – как оказалось – жестоко подрывал устои советской плановой экономики, и меня захотели ущучить, чего не захотел я. А в горах тихо и спокойно…

Агасфер достал из кармана стеклянную банку с солью, высыпал на ладонь немного и бросил в кипящее варево. Помешав похлебку ложкой, он попробовал ее на вкус и заметил:

– Еще немного, и будет готово.

Он налил чачи, и они с Петром выпили, после чего продолжил:

– За эти двадцать лет, что я здесь живу, ко мне привыкло все семейство. Несмотря на то, что я – еврей, меня все считают своим. Аслана пристрелили случайно при проведении одной из зачисток в девяносто четвертом году. Два старших его сына погибли во время штурма Грозного. А Шамиль еще подростком прибегал ко мне на пастбище и слушал истории, которые я ему рассказывал. Эти истории – моя жизнь. Но выдавал я их за сказки… Он человек добрый и не жадный. Чачу они берут у грузинов. Здесь ослиных троп хватает. Поэтому с пойлом у меня все в порядке. Да и со жратвой тоже. Сегодня оставили мне переднюю часть барана. Его аккуратно очередью пополам перерезало. Я освежевал, засыпал солью и положил в погреб (да, есть, сам вырыл). Там прохладно, и несколько дней мяса будет вдоволь. А Мансуровы собрали все. Даже оторванные копыта. А тебе и рогов не оставили. Неудивительно…

Агасфер снял котелок с огня и, поставив его на камень, сказал Петру:

– Консервы забери. Завтра с утра съешь. А мамалыгу, хочешь – выкини, хочешь – унеси к себе, только убери подальше, видеть ее не могу.

Петр положил банку в карман, а миску с кашей убрал со стола-валуна и поставил на траву в ногах. Агасфер придвинул поближе два небольших камня, они уселись друг напротив друга, взяли ложки и, запуская их в котелок по очереди, принялись есть. Горячая жидкая пища потекла Петру в желудок, наполняя все его существо блаженством. Ему казалось, что ничего вкуснее он не ел никогда в жизни. Ложка выхватила большой кусок мяса и Петр, дуя, стал обкусывать его со всех сторон. Котелок быстро опустел. Петр положил ложку на камень и сказал с благодарностью в голосе:

– Спасибо тебе.

– Не за что, − ответил Агасфер. – Люди должны друг другу помогать, иначе мир будет состоять из одних Мансуровых.

Еврей возился с табаком. Высыпав из кожаного кисета махорку на обрывок бумаги, он свернул из него «козью ногу», вставил в рот, прикурил от головешки и выдохнул дым. Воздух наполнился едкой табачной вонью. Агасфер протянул кисет Петру.

– Будешь? – спросил он.

– Не курю, − отказался тот.

– Здоровье бережешь? – насмешливо хмыкнул Агасфер.

– Раньше берег. А сейчас не вижу смысла начинать. Зачем дышать гадостью, если вокруг столько чистого, приятного воздуха…

– Ладно. И как тебя зовут?

– Петр, − ответил Петр.

– Ну да. Ты – Петр, а я – Навуходоносор. С твоим акцентом только в фильмах про фашистов сниматься. Ладно, Мансуровы не понимают, потому что сами русский язык почти не знают, но меня ты не проведешь.

Агасфер налил чачи в стаканы и продолжил:

– Давай выпьем и познакомимся. Тем более, что я от тебя ничего не скрыл. Да и от меня что-либо скрывать не имеет смысла. Мы с тобой в одной шкуре. И бессмертием обладаем далеко не за миротворческую деятельность. Поэтому запираться просто глупо и ничего больше.

Они выпили, и Петр невозмутимо сообщил:

– Ты прав. Меня зовут – Йозеф Шенгеле.

Агасфер хмыкнул. Шенгеле холодно смотрел на него. Тот ничем более не выразил своего удивления. Он задумчиво курил и молчал. Наконец, докурив до пальцев, он выбросил окурок в угли костра и неторопливо начал говорить, не глядя на своего нового знакомого:

– Да уж… Угораздило меня в очередной раз повстречаться с… А чего я, спрашивается, ждал? И так понятно, что хороший человек никогда бессмертия не заработает на свою голову. Самое интересное, что добро не имеет какой-нибудь градации или сорта. Хороший человек может быть просто хорошим – и все. Ну, в крайнем случае – очень хорошим. Не очень хороший человек – это уже к добру отношения не имеет… А вот для плохих – сколько угодно категорий. Плохой человек может быть: негодяем, причем даже отъявленным. Может быть подлецом, сволочью, гадом. Может быть мерзавцем, и не просто мерзавцем, а мерзавцем законченным или, как вариант – редкостным. И много кем другим. А степень негодяйства исчисляется количеством и качеством совершенных мерзостей. Например, шведский король Карл Двенадцатый приказал умертвить шестьсот пленных русских солдат штыками, чтобы не тратить порох на всякий «сброд», который он за людей не считал. Значит – он просто злодей. Ведь солдаты сильно не мучились. А один доблестный французский дворянин умертвил всего несколько десятков простолюдинок. Последней своей жертве – молодой крестьянской девушке − он вспорол живот и засунул туда ноги в ботфортах. Замерзли они малость, видите ли. Решил согреться таким вот образом. Его можно отнести к матерым злодеям, так как качество отбрасывает количество в сторону. А вот в случае с Малютой Скуратовым и его непосредственным, так сказать, начальником – царем Иваном Грозным – качество и количество уравновешиваются. Тысячи замученных и убитых ими людей разных возрастов позволяют назвать их самыми злодейскими злодеями…