Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1

– Я?

– Нет, я же! – она сжал губы. – Ну, хоть настолечко понять бы, что происходит? – три пальца сошлись в щепотку.

– Поедем в магазин?

– Может, пешком? – уныло глядя вслед молодым, спросила Полина. – Тут же недалеко.

Подруга пожала плечами. Ни посещение зала, ни новая встреча не прибавили ей настроения. Обе думали об одном: стоит ли вообще продолжать задуманное.

Но упорство жены Валентина Львовича победило. Да иначе и быть не могло.

Через несколько минут они входили в магазин.

– Погоди, не туда, – Полина потянула спутницу за руку, но вдруг замерла. – О-бал-деть!.. – и толкнула Елену в бок. – Вон, видишь? Стоит… кажется, я сейчас тронусь… в зеленом пиджаке, а тётки нет. Надо же! Постой, тоже стоит, но отодвинули… Послушай, а тебе не кажется странным, что ничего не изменилось за двадцать лет?.. – не оглядываясь, бросила она.

– Не кажется, – сухо ответила Елена. – Потому что вчера их здесь не было. А завтра – не будет.

Полина после этих слов чуть сбавила шаг, оказавшись ведомой.

Лена подошла первой. Ни билетов, ни протянутых рук они не увидели. Но прежняя надменность мужчины давала надежду.

– Видишь, – зашептала Полина, – на ней такая же! – И указала на грудь женщины: зеленая накидка была на месте.

Лена продолжала пристально смотреть на даму в белом платье.

– Да, которую ты не смогла показать в детстве. Что, вспомнила, как потянула меня сюда после кино? – Елена усмехнулась. – И как-то зло добавила: – Они появляются здесь, по необходимости. И неслучайно – сегодня.

– Во сне, – всё еще шепотом ответила подруга. – Вспомнила во сне. Дай-ка я… – она двинулась вперед. – Эй, – Полина, не веря сама себе, что вообще такое может быть, тихонько тронула манекена за рукав, – вы дали мне однажды два билета…

Лицо оставалось неподвижным.

– Да, всё-таки я заснула, пережидая дождь…

Смущаясь от неловкости, столь несвойственной взрослым даже после игры в детство, но, что и было как раз ее характером, а не требованием жизни, Полина разочарованно вздохнула. Вздохнула и улыбнулась, сожалея о растаявшей мечте.

– А билеты оставил какой-нибудь шутник…

Но тут Лена, не реагируя на слова, отстраненно глядя теперь уже на мужчину, не своим, низким голосом произнесла:

– Мне нужно в Колизей. Слышите? Мне нужно в Колизей!

Голова манекена дрогнула, зубы обнажились, корпус чуть подался вперед:

– Это невозможно. Входом пользуются только раз. Это невозможно. – Проскрипел он. – Повторить нельзя. Нельзя, нельзя…

– Что же мне делать?! – вдруг закричала Лена.

Полина, охнув, отступила. Но тут же пришла в себя.

– Так это все правда?! И билеты?!

Посетители зала с удивлением обернулись к двум женщинам, отчаянно жестикулирующим перед манекеном у стекла.

Вдруг, позади Лены, раздалось:

– Ты уронила накидку… быть беде. Случилась беда…

Она обернулась.

Дама в белом смотрела на нее в упор, проговаривая:

– Твой отец бросил вызов. Должна зазвучать… четвертая струна никогда не падает вниз… помогу. – Губы холодно шевельнулись. – Хочу вернуть себе жизнь… – медленно произнесла она. – Вот тебе мое добро: есть еще один вход в Колизей. Помоги и ты мне. Следуй…

– Замолчи! Замолчи! – зашипел зеленый пиджак, – она лжет… лжет… ты сгоришь! Помни! Сгоришь! – он впился взглядом в Елену, – герцог показал конец, положив начало! Конец – это бал пылающих! Пылающих!

Ошеломленная женщина кивнула. Всё, что произошло с ней, молниеносно связалось в сознании с этими словами. Она вспомнила. И поняла.

– Сгоришь! – угрожающе повторил манекен.

И тут Лена, как будто очнувшись от слов, от напора мужчины, растерянно залепетала:

– Но я хочу забыть эту жизнь, пережить снова! По-другому! Я так решила! Хочу вернуть всё. Всё! Отца, мужа! – воскликнула она и в отчаянии повернулась к женщине в белом: – Умоляю, скажите…

– Андрей… сейф… книга… – лишь успела произнести женщина-манекен, как вдруг вспыхнула и, объятая пламенем, медленно осела на пол. Лене показалось, что догорающие останки зашипели: «Уш-шел, уш-шел». И тут же рассыпались на золотые змейки. Манекен уже стоял в прежней позе.

– Ты видела? Ты видела? – закричала Полина. – Что? Что это было?! – повторяла пораженная женщина, прижав ладони к щекам и глядя на угасающие язычки.

К ним уже бежали люди. Кто-то ударил огнетушителем об пол. Струя пены белым покрывалом схоронила под собой всё.

Елена дернула подругу за руку. Делая вид, что они оказались здесь случайно, обе, еле сдерживая слезы, бросились к выходу.

– Как это могло произойти?.. Что случилось?.. Кто-нибудь видел, граждане?..

Голоса остались позади.

– Что же делать, Виктор Викторович?! Лететь в Москву? И куда там? К кому? – Галина Николаевна была в отчаянии. – Что-то же надо делать! Делать… делать… – Женщина, рыдая, уткнулась в сжатые крест на крест кисти рук. – Не молчите же… вы ведь больше меня знаете… Андрей так уважал вас!

– Если он вёл себя странно только последнюю неделю перед командировкой, значит, что-то произошло именно в это время.

Крамаренко сидел рядом, виновато опустив голову. К жене своего бывшего друга он смог заехать только сегодня, на третий день после отъезда Елены, и поэтому придавал особое значение визиту, стараясь хоть как-то успокоить женщину.

– Вспомните, куда он ходил, с кем общался. Какие-то звонки… Постарайтесь припомнить день, когда заметили изменения.

– Да я точно знаю, когда… исполнился год, как погиб муж. Вот на следующий день и началось.

Вдруг лицо женщины преобразилось:

– О господи! Чуть не забыла! Смотрите, что я сегодня нашла, – она вынула из кармана халата свернутый вчетверо листок. – Это письмо Андрея Борису… нашла в пиджаке. Странное какое-то… помню, был неприятный разговор на именинах… возьмите…

Виктор Викторович развернул лист, губы зашевелились. Через минуту глаза вернулись на середину. Крамаренко вслух прочел: «Если с вашей дочерью поступят так же, как поступили с девушкой и ее матерью в рассказе Мопассана «Загородная прогулка», рассказе, в котором нет и тени осуждения двух негодяев, – вы будете готовы убить подонка. Забывая, как за день до трагедии восхищались кумиром, который и воспитал этих подонков, внушал вам, что ничего скверного в их поступке нет. Всего лишь шалость! – буквально кричит ученик Флобера со своих страниц, будто опасаясь, что один из нас очнется и бросит написанное в сточную канаву. Более того, учит, как это нужно делать, чем обставлять, какой принимать вид и выражение лица, чтобы общество не осуждало, считая вас милым проказником. Это потом его читатель станет насильником или педофилом, а сейчас парень, которого вы хотите растерзать, всего лишь поверил художнику! Его дьявольской кисти. Это же гений! Впрочем, несомненно, гений. Только чей? На службе у кого? А наследники? Вы найдете их в каждой библиотеке, книжном магазине, да теперь уже в каждом доме! Наследников, как и первых, так учили и продолжают учить родители, педагоги, вы, наконец. Перечень соучастников преступления огромен. Набокова вы дарите близким, нимало не задумываясь, что тысячи больных «Набоковым» сидят в тюрьмах за растление детей. А ведь они всего лишь успели от страниц перейти к действию. Восхитительная универсальность метода! Гениальность приёма! Не правда ли?! Перо, бумага и чудовище над ними. Это оттуда выползла «толерантность»! Оцените, какова маска! У однополых браков, у церебральных «сортингов» и других способов объявить себя исключительным, «не таким»… объявить себя нелюдем, потрясающий успех! Так что, осторожнее с «Госпожой литературой»! Думаю, отдавать власть ей преждевременно… она всего лишь призрак Эльсинора, как и прежний его хозяин. Помните, на что решился говоривший с ним? Скольких убил? И чем кончил? Так пусть меня минует ее указующий перст. Благодарю…»