В. Галечьян - Четвертый Рим

Культура, призванная перерасти в интеркультуру, может осуществить свое назначение, лишь тесно соприкасаясь со всеми культурами, которые она должна ассимилировать, объединить и превратить в планетарное единство. Раз русский сверхнарод предназначен стать реактивом, трансформирующим и себя, и все сверхнароды мира в духовно единое Человечество, то ему должны быть уготованы пространства, соответствующие размаху его борьбы, его идей и творческого труда. Ведь уже были явлены вершины мирового романа и музыкальной культуры в девятнадцатом веке, истинно народной — примитивистской и истинно элитарной — постмодернистской живописи, авангардного балета и поэзии в двадцатом веке. То ли будет с воцарением Мирового правительства Розы Мира! И с этой позиции, чуть лучше живется населению стран или чуть хуже, не так важно. Важно, чтобы каждый гражданин воспитывался в правильном национально-религиозном духе. И тогда даже некоторая скудость внешних жизненных обстоятельств не будет его смущать.

— Стало быть, вы за царство нищих! — вскричал его упрямый оппонент. — Все, что вы говорите, — просто демагогия. Уже сто лет история России пошла в такой косяк, что каждый гражданин ее живет, будто погруженный в озеро нищеты духовной и физической, так что только кончик носа выглядывает из тины и камышей. Забота о ежедневном пропитании и одежде, а также личной безопасности занимает полностью время и мысли гражданина российского, и все равно не хватает ему ни того, ни другого, ни третьего. Из ваших слов незримо следует, что недостаток средств возмещается духовной свободой и концентрацией творческих сил. В самом деле, это может подойти старцу, бродящему по стране, или отшельнику, но, согласитесь, не могут все быть юродивыми или пустынниками. И я говорю, что нищета, как духовная болезнь, травит ум, разлагает и уничтожает нацию. Сколько же великих умов дала наша страна за время большевистского и постбольшевистского правления. Трех или, может, четырех. Пальцев одной руки хватит. — С этими словами говорящий действительно принялся загибать пальцы. — Одного писателя — Солженицына, двух физиков — Ландау и Сахарова, еще кого? Зато погубили великих десятки, талантливых тысячи и способных без числа. Если в этом божественное провидение, на кой черт оно такое нужно?

— Эх, дяденьки, дяденьки, — раздался укоризненный голосок прямо из-под колен говорящего.

Попечители потрясенно посмотрели вниз и увидели удивительного ребенка Илюшу, который одной рукой гладил поверх джинсов высеченную попку, а другой с видом философическим ковырял в носу.

— Мы эти ваши диспуты еще в первой четверти проходили. Неконструктивные они, потому что основаны на голой предубежденности и не подкреплены модельной логикой или формальными доказательствами. Какой дурак не хочет жить хорошо, и каждому лестно думать, что ради него и ему подобных организован гигантский институт государственности. И чем хуже он живет, этот дурак, — при последних словах дитя уцепилось за ремень оппонента академика и вздохнуло, — тем ему эта полуистина кажется правдивей. Но каждый из тех, кто работает в государственном аппарате, пришел в него вовсе не с той целью, чтобы какому-нибудь ивану-дураку хорошо жилось, а со своей собственной. Во-первых, вскарабкаться как можно выше по служебной лестнице и, во-вторых, при этом самому хорошо жить.

Из такого рода желаний работников аппарата и складывается его функционирование. Конечно, может быть, раз в десять лет, а скорее, в двадцать пять и найдется какой-нибудь идеалист, который тщится о своем народе, так, во-первых, его запросто предадут те, кто, кроме как о себе и своей семье, ни о чем больше не тщится, во-вторых, за какие-нибудь несколько лет обкатает его системка так, что он еще хуже других станет, ну а, в-третьих, все его желания бред, голая шизофрения на фоне государственности, так вот сумасшедшие заведения и пополняются съехавшими с последнего ума идеалистами.

Тут удивительно развитый ребенок отпустил ремень оппонента и перешел к академику.

— Откуда ты так хорошо знаешь эту тематику? — ласково спросил у ребенка попечитель, гладя его по лысой головке.

— Мой папа был такой идеалист, — ответил мальчик, судорожно сжав кулочки и бодая Наперсткова в грудь. — Уж мы с матушкой по этим домам находились, — и мальчик горько заплакал, орошая пиджак академика.

На этом дискуссия закончилась, потому что прозвенел звонок и школьники с воплями и свистом выскочили изо всех дверей.

— Вы трусы, — сказал Петя решительно, и жирный его животик затрясся от гнева. — Давайте, догнивайте в этой помойке, скоро еще война будет, мой отец вчера говорил.

— С кем война-то? — спросил недоверчиво Василий, тряся длинными локонами, — поди, для войны запасы продовольственные нужны, а вся империя хлебов сеет — воробьям на поклев.

— Со всеми, — отрубил Петя, и его круглые глаза еще больше увеличились, — со всеми, кто под нами был. До великого примирения. А жрать, что война, что без войны, все равно нечего.

— Если война будет, так и в Крым незачем ехать, — рассудил Илюша, — стало быть, и валюту добывать ни к чему.

— Дурак, идиот, — налетел на него вспыльчивый Петя с кулаками. Дело происходило в подвале, и оглядываться было не на кого. — С валютой ты любую войну выдержишь. Кроме того, с Крымом войны не будет. Крым-то не татарский, а турецкий.

— Какая там валюта в ходу? — поинтересовался Василий, разводя драчунов в стороны. — А то возьмем какую-нибудь… некон… неконвертируемую, вроде наших рублей.

— Золотой рубль сойдет, — поправил его Илия, — их мало делают. Да и кто нам даст. И за что?

— Для этого мы здесь и сидим, — озлился Петя. — Выкладывайте, какие у кого есть идеи, как валюту добывать.

— Ограбить банк, — уныло пошутил Василий и схлопотал от Пети по шее.

На этот раз он не обиделся, понимая, что приятели умнее его. Значит, что-нибудь придумают.

— Мы здесь трое исконно русских, — решительно сказал Илия. — Правда насчет Петьки у меня сомнения, картавит, как злостный сионист, ну да ладно, сомнения в пользу обвиняемого, так суд признает. Нам что Авка говорил: русские — самые умные в мире. А нас трое. Значит, у нас валюты должно быть, хоть жопой ешь.

— Так ведь нету, — вздохнул Василий.

— Значит, Авка врет, и мы не самый избранный народ в мире.

— Это что получается, чем больше валюты, тем избраннее? — удивился Василий. — Так за бугром вообще валюты нет. Что у нас валюта, у них расхожие деньги.

— Кончай трепаться, — строго посмотрел на него Илия.

— Главное — это логика. Уехать из матушки-России мы хотим? Хотим! На юг? На юг! Валюты нужно сколько?

— Тысяча! — отрубил Петя и зажмурился от удовольствия.