В. Галечьян - Четвертый Рим

Толпа разъяренных педагогов влетела в аудиторию и замерла у входа. В обрамлении двадцати горящих свечей на единственном в аудитории столе сиял усыпанный белыми лепестками лакированный гроб. Под обнаженным телом Шивы тоже абсолютно голый лежал Володечка, связанный по рукам и ногам, и щурил обезумевшие глаза на полуобвалившийся потолок, а все пришедшие проводить в последний путь своего Бога подвижники вертелись волчком вокруг гроба, выкрикивая обрядовые заклинания.

Увидев теснящуюся у дверей группу педагогов, шиваиты не прервали ритуальный танец. Продолжая кружиться вокруг гроба, они все теснее обступали его, почти скрывая своими телами стол. Рыжий педель, мучимый желанием исправить дурное впечатление, произведенное им на педсовет, выдвинулся вперед и, раздвигая круг студентов-шиваитов, неожиданно легко оказался у гроба. Володечка, так и не пришедший в себя, был им вытащен из-под мертвого Шивы и сгружен к подножию стола.

На этом успех педеля и кончился. Только он наклонился развязать веревки, стягивающие руки и ноги Володечки, как был опрокинут на пол сильным ударом в голову. На мгновение педель потерял сознание, а когда снова открыл глаза, его ослепило мелькание ног вокруг стола, под которым он лежал, спеленутый в несколько цветных халатов, так что торчала только одна рыжая голова. По яростным крикам педагогов, среди которых выделялся повелительный бас Стефана Ивановича, и ответному свирепому ворчанию шиваитов он понял, что схватка за его освобождение уже началась и, сделав героическое усилие, выкатился из-под стола. Тотчас он сообразил, какую совершил ошибку, потому что на его бока и незащищенное лицо немедленно посыпались пинки. Катиться дальше в лесу лягающих ног не было никакой возможности. Рыжий педель перевернулся на живот, втянул голову в воротник спеленувшего его руки халата и застыл. Потом он рассказывал, что не чаял дожить до освобождения от пут, чувствуя под ногами дерущихся, как утлая лодчонка в шторм.

Тут раздался второй взрыв, который снес чуть ли не полпотолка в аудитории. Куски штукатурки, обломки паркета и известковая пыль засыпали аудиторию вместе с находящимися в ней людьми и тем самым привели к вынужденному перемирию. Везде слышались вопли, стоны, чихи, возгласы изумления и боли. Стефан Иванович получил удар по голове скользнувшей в пролом книгой старинного философа и математика Шифаревича, в которой говорилось на более чем пятистах страницах о коварстве русских жидомасонов. Ранее он упрекал автора за скудость собранного материала, но теперь, потирая шишку на затылке, возрадовался, что книга не была толще.

Пробужденный громовым ударом с неба, Володечка был прикрыт створками распахнувшегося при падении комбинированного канцелярско-платяного шкафа. Шкаф упал так удачно, что ничуть его не придавил, однако выползти из-под него не было никакой возможности. Оглушенные взрывом, заваленные обломками, шиваиты, не помышляя о сопротивлении, стали пробираться к выходу. Однако дверь уже была заткнута пробкой из удирающих педагогов, которые, забыв об истинно римском присутствии духа, разом грянули прочь и вовсе ее закупорили. Притом сверху сквозь разверстый пол директорского кабинета падали потихоньку или с грохотом, в зависимости от габаритов, различные предметы, что не поднимало духа присутствующих.

Постепенно пробка стала рассасываться. Сквозь дым и клубы пыли в коридор вылез Пузанский, отряхнулся и пошел по старой привычке в кабинет. На полпути он вспомнил, что кабинет, так сказать, анатомирован, и вернулся назад. Уже по эту сторону взрывоопасной зоны столпилось несколько усеянных известковой мукой преподавателей. Стефана Ивановича среди них не было. После того как последней выпрыгнула Ева и, не глядя ни на кого, пошла, виляя бедрами, приводить себя в порядок, коридор заполнили посеревшие одеяния шиваитов. С заунывными молитвами они вынесли доверху наполненный штукатуркой и паркетными дощечками гроб, придавленный крышкой, под которой угадывались очертания четверорукого бога, и понесли его вниз в актовый зал.

Стефан Иванович вышел последним, как капитан с тонущего корабля. В одной руке он держал роковую книгу, чуть не пробившую ему голову, другой тянул за шиворот спеленутое тело рыжего педеля. Захлопнув дверь, он встряхнулся, как пес после купания, и, обретя себя, волчьей рысью потрусил наверх. За ним потянулись вновь обретшие волю педагоги.

Первым, на что они наткнулись в приемной, была сорванная мощным взрывом дверь в кабинет. Далее за ней была пропасть, перед которой директор остановился. Разметанный взрывом пол и этажное бетонное перекрытие частично слетели вниз, а частично задрались до потолка, выгнувшись к нему перпендикулярно. Бумаги и мелкие вещи усеяли пол ниже лежащей аудитории, среди них белым пятном выделялся шкаф с раскрытыми, как крылья птицы, створками. Не понимая полностью, что произошло, директор остолбенело созерцал плоды взрыва, когда вдруг шкаф, лежащий вверх тормашкой, зашевелился и отпал в сторону. Поднимая клубы дыма и размахивая руками, Володечка возник на заваленном мусором полу и бросился опрометью к дверям. Как ни пытался директор впоследствии заманить его в аудиторию для приведения в порядок разбросанных взрывом вещей, ничего у него не получилось.

Поскольку кабинет директора был полностью обезврежен и находиться в нем не было оснований в прямом и фигуральном смысле, а учительская могла оказаться объектом номер два в случае нападения, решили собраться в спортивном комплексе. Сам Стефан Иванович заходил в него не ранее трех лет назад и решил, что бомбу под него здесь подкладывать не будут. Однако непреклонная Ева об руку с рыжим педелем за полчаса обшарили весь подвал на предмет установления в нем взрывных устройств и, только доложив Стефану Ивановичу, что прямой опасности нет, разрешили всем войти в спортивный зал. Одновременно по приказу директора лицея первый курс студентов был аврально снят с занятий и брошен на разборку и ремонт поврежденных взрывом помещений.

Преподаватели долго сидели молча и мрачно переглядывались. Не было никаких сомнений в том, что некая террористическая организация, действующая внутри лицея, решила одним ударом смести Педсовет и захватить всю власть себе. Близость смерти была настолько полной, что красноречие иссякло даже у Пузанского.

— Ладно, — сказал Стефан Иванович, убедившись, что от его центурионов пока мало толка. — Идите, господа, отдыхайте, а я пока у себя в покоях покумекаю.

Покоями Стефан Иванович называл небольшую надстройку над крышей лицея, состоящую всего из двух комнат и маленькой кухоньки, где он помещался со дня основания учебного заведения. Не успев прийти к себе, Стефан Иванович спешно взялся за телефон, в результате чего его одиночество было вскоре нарушено.