Александр Владимиров - Призрак Белой Страны. Бунт теней исполненного, или Краткая история « Ветхозаветствующего» прозелитизма

— А я не собираюсь показывать ни зад, ни грудь! — с грохотом вскочила Прохоренко. — У меня есть талант.

— На одном таланте далеко не уедешь, — вздохнул Никита Никодимович. — Современному зрителю на это плевать.

— Пусть плюется! А я раздеваться все равно не стану. Давай, Содомский, снимай сам с себя штаны. Вот хохоту будет. Аншлаг обеспечен.

— Я дворянин, — напомнил Содомский.

— А дворяне штанов не снимают? — язвительно вопрошала Прохоренко.

— Дамы и господа, давайте не ссорится, — умоляюще произнес Степанов. — Мы поминаем безвременно почившую коллегу. Кто еще хочет сказать?

— Так я не закончил, — обиделся Содомский.

— Вы уже достаточно всего наговорили, господин Содомский. Дадим слово многолетнему партнеру Зинаиды Петровны Илье Сидоровичу. Прошу, господин Лапин.

Содомский было возмутился, но потом махнул рукой. На сцену поднялся Лапин, манерный, постоянно поправляющий прическу.

«Тот самый Лапин!»

Илья Сидорович деликатно кашлянул в кулачок и укоризненно заметил:

— Никита Никодимович, о каком многолетнем партнерстве говорите? Я — человек молодой. Мне впору юношу играть. В одной из газет обо мне так и написали: «Молодая поросль».

— Я — образно, — точно в порыве отчаяния крикнул Степанов.

— Зиночку жалко. Но не о ней речь. А о театре в целом, о концепции развития. — Лапин вновь коснулся волос, проверяя, все ли они приглажены и продолжил: — Искать нужно новое, я здесь согласен. Привлекать зрителя, но не женским же задом. Тьфу! Противно смотреть. А вот если бы вы, Никита Никодимович, рискнули пересмотреть многие «истины».

— Конкретно? — попросил режиссер.

— Возьмем ту же «Бесприданницу», раз о ней столько сегодня разговору. Почему бы не изменить саму идею пьесы? Сделать ее соответствующей нашему времени?

— Конкретнее? — опять потребовал Степанов.

— Пожалуйста. Лариса и Паратов становятся любовниками. Она грозит все рассказать богатой невесте Паратова и тот вынужден заплатить отступные. Параллельно Лариса разводит старика Кнурова, скупает акции компании, а потом выходит замуж за Вожеватова.

— А где ее жених Карандышев?

— Нет никакого Карандышева. Зачем хваткой разрушительнице семейного счастья такой размазня?

— Вы хотите переписать пьесу?

— У нас есть модный писатель Огюст Апельсинов. Он переделает Островского за два дня. И еще, конец все-таки должен быть веселым, как в бродвейском мюзикле. Тогда и зритель будет, и сборы!

— Но так можно перепортачить всех классиков, — возмутилась Прохоренко.

— Ах, эти противные классики, — повел плечами Лапин.

— Перепишем, переделаем всех и очень скоро! Осовременим, освежим, придадим новый вид.

В это время Никита Никодимович повернул голову назад и увидел Александра. Даже издали было заметно, как лицо режиссера перекосилось гримасой страха. Но он быстро взял себя в руки, поднялся, напомнил выступающим, что здесь не творческая дискуссия, а панихида по убитой. Прозвучало несколько коротких выступлений, и Степанов заявил об окончании «траурного собрания».

Затем с некоторой долей обреченности ждал, когда Горчаков подойдет поздороваться. Сухо представил его труппе:

— Представитель прессы. Простите, запамятовал ваше имя-отчество?

— Горчаков Александр Николаевич.

— Да, да! Он из «Оскольских вестей». Как я понял, расследует убийство нашей коллеги.

— Так точно!

— Спрашивайте! — взревел Содомский. — Я расскажу о нашей королеве, примадонне, богине! Расскажу так, что заплачут стены!

Более всего Александру хотелось поговорить со Степановым, разузнать потом, как тот отнесся к смерти своего приятеля Либера. Однако Никита Никодимович воспользовался тем, что актеры окружили журналиста, умело ретировался и. был таков. «Жаль, — подумал Горчаков, — однако я его все равно найду!»

— Господа! — обратился ко всем Александр, — у меня задание от редакции: взять интервью у госпожи Прохоренко и господина Лапина.

— Мой милый мальчик, — елейно пропел Илья Сидорович.

Зато Ксения, похоже, не слишком обрадовалась, нахмурилась, отвернулась. Ничего, главное ее разговорить.

И тут раздалось сердитое сопение Содомского:

— А как же я? Со мной не желаете побеседовать?

— Обязательно напишу то, что услышал от вас. Добавить ничего не желаете?

— Только одно: убили Ермолову!

Горчаков удивился такой непоследовательности рассуждений (только что Содомский во всеуслышание заявлял обратное), но развивать эту тему сейчас не хотелось: ожидали дела поважней.

Не попавшие под интерес прессы актеры начали расходиться; с Александром остались только Прохоренко и Лапин. Если Ксения даже не глядела в сторону журналиста, то Илья Сидорович, наоборот, улыбался, строил глазки. Он же предложил:

— Пойдемте в буфет. Там спокойно и поговорим. Горчакову предложение Лапина понравилось. И он вопросительно посмотрел на Прохоренко.

— Только недолго, — сказала Ксения. — У меня масса дел.

Молодая шустрая буфетчица подала им пива и три порции толстых сосисок. Ксения с сомнением посмотрела на них и сказала, что попробует одну. Илья Сидорович тут же одобрил:

— Правильно! Фигуру надо беречь. Так что вторую отдай нашему славному мальчику. И я отдам свою. Александр отказался от дополнительной порции сосисок. А когда Лапин как бы вскользь заметил: «Такого красавчика я не видел давно», чуть не поперхнулся от неприкрытого мужского обожания. Нельзя сказать, что подобных Илье Сидоровичу людей он ненавидел патологически. Он их просто не понимал. Вокруг столько очаровательных существ женского пола — целуй их, ласкай, люби. И вдруг — «славный мальчик», «красавчик»!

— Значит, вы собираетесь написать статью о Зине? — спросила Ксения.

— Точнее о причинах ее убийства.

— Но полиция пока ничего не выяснила.

— А вам откуда это известно?

— Не пытайтесь меня поймать, — усмехнулась Прохоренко. — Просто я слишком хорошо знаю ее медлительность и нерасторопность. Мы успеем состариться, прежде чем наши правоохранительные органы что-нибудь найдут.

— А у вас есть предположение: кто бы мог пойти на убийство?

— Нет.

— Я тем более не знаю, — горестно вздохнул Лапин.

— А каким человеком она была?

— Сложным, — холодно бросила Ксения.

— Брось. Неплохая тетка, — возразил Илья Сидорович.

— Господа, — как можно мягче произнес Горчаков. — Я хочу узнать все об ее характере, привычках.

— Могла наорать на режиссера, на партнеров. Сдержанности — ни на грош.

— Ксюшка, ты не права. Зинка вспыхивала и тут же отходила.

— А как она залепила пощечину осветителю? Видите ли, не так осветили сцену во время ее выхода!

— Парень действительно напортачил. А потом она прощения просила. Сам слышал.