Александр Соловьёв - Хомотрофы

Ладно. Во-первых, буду считать, что я прав. Только истину можно утверждать безапелляционным тоном. Рыцарь в сверкающих доспехах не сомневается. Вперед, на ветряные мельницы, на чертовы жернова! Никаких сомнений, никаких внутренних споров. Во-вторых, теперь я принадлежу всем, как и подобает настоящему герою-спасителю. Потому: от самокопания – к лаврам. И, в-третьих, мне на все наплевать.

Мы зашли во двор. Было темно, хоть глаз выколи, невозможно определить бывал ли я здесь раньше. Обошли дом. Кто-то – мне показалось, что это был Сева, – включил фонарик. Скрипнула старая дверь. Один за другим – всего нас теперь было шестеро – мы стали заходить в темноту сарая.

Стены были выложены из камня, в углу стоял старый велосипед. Круг света скользнул по полу, заваленному хламом. Чья-то рука отбросила старое пальто, освобождая квадратную крышку люка.

Лестница вела в пустоту. Первым полез здоровенный оборотень по имени Миша. За ним в темноте скрылся Володя, потом Войчишек. Илья сказал:

– Прошу вас, Сергей Петрович. Почти полночь. Не исключено, что с минуты на минуту заработает веяние.

Я нащупал ногой металлическую скобу и, пятясь, начал спускаться. Пахнуло затхлостью. Следом за мной тут же кто-то затопал, и я поспешил, боясь, что мне наступят на руки. Становилось прохладнее. Насколько глубок колодец? Что там? Убежище? А может склад человеческого мяса?

Вдруг меня сильно затрясло. Нет, это не было опасением, что меня съедят заживо. Подтвердилось предположение Ильи: включили веяние.

Знакомый холод в груди. Все внутри сжимается. Начинает кружиться голова. Я ускоряю движение. Нога соскальзывает, еле успеваю ухватиться за скобы. Чертовы хозяева! Быстрее вниз. Опять подташнивает. Сердце бешено колотится. Как бы не вырубиться.

Вниз. В убежище. Там спасение.

Двигаюсь еще быстрее.

Не останавливаться! Крепче держаться.

Ничего не видно. Здесь абсолютная темнота.

Но становится немного легче.

Внезапно под ногой не оказывается опоры, рука соскальзывает, и я лечу вниз…

К счастью я пролетел не более двух метров и шлепнулся на подстилку из соломы. Приподняв голову, увидел свечение в нескольких шагах от себя.

Слава богу, кажется, все кости целы.

Я пошел на свет, что падал из-за поворота тоннеля. Металлическая крепь, подпирающая грунт, была установлена основательно через каждые полметра. Пространство между крепью заполняли деревянные не струганные обрезки.

Сзади кто-то спрыгнул с лестницы.

– Сергей Петрович! Эта шахта – убежище от веяния.

Илья включил фонарь, взял меня за локоть и повел по коридору. В эту минуту я сообразил, что никакого страха нет.

– Значит, существует некая система, – начал рассуждать я, – график включения веяния. Вы можете предугадывать?

– Только иногда, – сказал Илья. – Хозяева ничего не знают об этой шахте. Когда они начинают травлю, мы отсиживаемся здесь.

– Но веяние и та преграда, что не выпускает из города – Грань – это ведь не одно и то же?

– Слой земли защищает только от веяния. Догадываюсь, о чем вы думаете, Сергей Петрович. Грань – сфера, не подкопаешься.

Мы дошли до конца коридора. Здесь горела тусклая электрическая лампочка. Вправо и влево расходились два неглубоких штрека. Мы свернули в один из них и почти сразу попали в довольно просторный бункер. Лампа дневного света, стол, скамейки, несколько кушеток, холодильник и даже маленький телевизор.

– Тут мужчины, – сказал Илья. – Женщины и дети в другом помещении.

Я был поражен.

– Кто соорудил эту шахту?

– Мы сами, – с некоторой гордостью сказал он. – Хозяева о ней ничего не знают.

Значит, представители хищной расы боятся не меньше, чем люди, пожалуй, куда больше. Разумеется, они ведь не привычны к страху. А может, я ошибаюсь.

Я сел на кушетку и глаза сами собой стали слипаться. Потрогал рукой клеенчатую подушку. И, не долго думая, лег и уснул.

Мне снилась Эфа, девушка из хлебного киоска.

Проснулся я оттого, что заработал будильник на моих электронных часах.

Шесть утра.

Рядом никого не было. Я вышел в темный коридор шахты, осторожно заглянул во второй бункер. Пусто.

Пора убираться отсюда.

Подниматься, как ни странно, было легче, да и дорога вверх показалась мне более короткой. Правда, здесь была полная темнота. Глянул вниз – даже отсвета никакого.

Добравшись до выхода, я вдруг почувствовал беспокойство: вдруг люк забаррикадирован? Но крышка подалась без усилий.

Я вылез, закрыл за собой люк, накинул сверху валявшиеся поблизости тряпки и огляделся. Приоткрыв дверь, я поглядел в щелку. Знакомый двор. Пусто. Я вышел. Вот стоит старая ржавая «Нива». За ней железные ворота. Так и думал. Это дом Ильи. Еще рано. Людоеды спят.

В округе кое-где раздавались крики петухов, в отдалении им вторила одинокая собака. Все-таки есть какая-то живность в полумертвом городе.

Я посмотрел в небо. Боже! Все что мне нужно – дожить до той минуты, когда эти места вернуться во власть людей. В их полноправную власть.

В голове по-прежнему пульсировала боль, сон принес лишь некоторое облегчение. Я порылся в карманах, вытащил из них мелочь. На аспирин хватит.

Единственный аптечный киоск был на станции. Я вполне успевал туда прогуляться. В Полиуретане круглосуточно работали производственные цехи завода, винно-водочный магазин и – о чудо! – аптечный киоск.

Железнодорожные вокзалы, запах просмоленных шпал, рельсы, убегающие вдаль и сливающиеся на горизонте, всегда вызывали у меня желание отправиться в путешествие. Сейчас, оказавшись на платформе, я ощутил почти физическую боль отчаяния. Так, наверное, смотрит узник через ячейки решетки.

Я подошел к зданию вокзала и постучал в металлический ставень окошка аптечного киоска. Заспанная фармацевт показалась через несколько минут, когда я начал колотить громко и нетерпеливо. Ни малейшего недовольства она не высказала, выдала аспирин, отсчитала сдачу и закрыла у меня перед носом ставень. Только после этого я сообразил, что надо было купить воды, чтобы запить таблетку. Стучать второй раз я постеснялся, в конце концов, могу напиться из-под крана в туалете.

В зале ожидания стояла гнетущая тишина. Пустые ряды скамей в некоторых местах еще поблескивали остатками лака. Здесь давно поселилось запустение. Несколько тусклых лампочек изливали болезненно-желтоватый свет. Они ютились рядом с десятком перегоревших в тяжелой массивной люстре.

Свет падал так, что на схеме движения поездов ярким пятном выделялся Полиуретан, железнодорожная ветка ныряла в него из тени, выныривала и вновь уходила во мрак, точно обрывалась. Я даже не знал, что за станции находятся с той и с другой стороны. Хотя, какой смысл этим интересоваться. В моей реальности нет ничего, кроме Полиуретана.