Александр Соловьёв - Хомотрофы

Я занимаю крохотный островок среди бушующего океана. Этот островок не больше поверхности моих подошв. Еще миг – и он уйдет в пучину…

Помню пасмурный день на прошлой неделе. День затишья. В этот день между нами не вспыхнуло ни единой ссоры. Мы шли с ней по узкой улочке. С одной стороны мокрая полоска асфальта заслонена от зданий рядом тополей, с другой ее ограждал низкий бетонный парапет. За парапетом убегает вниз овраг, в глубине которого чернеют полотна заброшенных железнодорожных путей. Вечереет. Людей уже нет. Менги еще не вышли на улицы, но нам они и так не опасны.

Мы шли не спеша, держась за руки, как подростки. Наши пальцы переплелись и вспотели. Время от времени мы притирали ладони друг к другу как можно плотней. Мы молчали, и каждый думал о своем, но чувства наши, как и мы, держась за руки, летели в поднебесье, и нашим сердцам была внятна музыка высших сфер.

А потом мы дошли до широкой дороги и свернули на мост. И в ту минуту, когда мы проходили по мосту, я случайно уловил ее взгляд. Она смотрела в пропасть.

На этот раз я проснулся окончательно.

Выходит, мне приснился кошмарный сон. С этой мыслью поворачиваюсь к Елене. Долго рассматриваю ее лицо. Опираюсь на локоть, чтобы лучше ее увидеть. Какая страшная неподвижность!

Наконец, я взрываюсь рыданиями. Слезы застилают мне глаза, и навек застывший любимый профиль кажется мне расплывчатым мерцающим пятном.

Палец не спеша перемещался по ее профилю. Внимательно, неотрывно слежу взглядом за своим движением. Пытался рассмотреть и запомнить каждую частичку лица Елены. Но моей любимой уже нет на свете. Она мертва. И это лицо – уже не ее лицо. И оттого я не могу его целовать, чужое лицо.

Опять начинаю рыдать во весь голос. Мечусь по кровати, а затем, вцепившись в подушку зубами, вою протяжно и страшно – так страшно, что меня самого от собственного воя продирает мороз по коже.

И внезапно я чувствую присутствие великой темной силы, которая вибрациями входит в меня.

Охрипнув, умолкаю и беззвучно, одними губами, как умею, молюсь.

И слышу голос: «Разорви эту оболочку!.. ты призван, чтобы служить мне! Помоги же мне выйти наружу, и я дам тебе силы столько, сколько ты захочешь!»

И мне кажется, что я знаю, кто со мной говорит. Наполненный живительными вибрациями, я взмываю в воздух, проношусь над серо-фиолетовыми холмами и коршуном падаю с неба на толпу коленопреклоненных людей. И я знаю, кто я.

«Смотрите! – кричу я им. – Я пришел, чтобы уничтожить тех, кто первыми в этих землях посеял зерна зла, потому что они были слишком слабы и невежественны. Они придумали идиотские устройства, чтобы с помощью них получить власть, как калеки придумали для себя костыли. Но я разорву оболочку, и из подземной тьмы выйдет великая сила, которой не нужны никакие приспособления. Она станет неуязвима и ничто не в состоянии ее победить».

И вдруг звучит будильник на моих наручных часах.

Я завел мотор, и мой BMW К-100 с ревом сорвался с места.

Солнце отделилось от толпы деревьев и уверенно двинулось в небо. Оно было жгуче-янтарным, как в мое первое утро в Полиуретане.

Ощущение, будто я попал в странный мир старинной пожелтевшей фотографии, вернулось. Серые тени и золотые блики заиграли со мной в прятки, я чувствовал их присутствие, но, оглядываясь по сторонам, не мог понять, что в мире не так.

Я ехал со средней скоростью.

Левое надплечье и лопатка побаливали после удара ножом, немного воспалились края раны. Утром я обработал порез йодом и заклеил пластырем.

Как ни странно, я не чувствовал обиды на Эфу. Что-то такое должно было со мной произойти.

В драке по-настоящему перестаешь бояться после того, как получаешь первый удар. Конечно, этот удар был не первым, полученным мной в Полиуретане, но сейчас, накануне битвы, я вдруг понял, что он пришелся очень кстати.

Где-то в области диафрагмы я сберегал капсулу.

Внутри было еще что-то: блуждающий холодок. Похоже, это легкий недифференцированный «страшок», оставшийся после включения веяния. Но, может, мне и надо его испытывать. У меня такое ощущение, что Гавинский не все рассказал.

Я чувствовал себя как перед экзаменом, к которому не успел как следует подготовиться.

А что, если в зале для совещаний сегодня вообще ничего не произойдет?

Я погрузился в свои мысли и не сразу сообразил – что-то не так, когда на одном из витков спирали обогнал парня. Проехав метров сто пятьдесят, я понял это и тут же быстро оглянулся.

Узнавание и растворение парня в воздухе совпали во времени. Это было похоже на déjà vu. Внутри похолодело еще больше, и я чуть было не пропустил поворот в тоннель.

Тот человек – не кто иной, как я сам, идущий по спирали утром четырнадцатого июня.

Сейчас там, на дороге, я-другой увидел промчавшегося мимо мотоциклиста. У которого на плечах нет головы.

Что это? Намек? Я должен расшифровать некую закономерность появления призраков?

Да это же психическая атака! Меня просто хотят напугать!

Мне символически показывают мое будущее. Надо мной висит угроза.

Я с ревом пронесся сквозь тоннель и выскочил на параллельный виток.

– Будь ты проклята! – крикнул я в пустоту.

Но Улитка на этот раз молчала. Возможно, она попросту могла бы сомкнуть тоннель в тот момент, когда я по нему проезжал, но не сделала этого.

Итак, я получил очередное предупреждение. Плевать. Буду я нервничать или нет – ничто меня уже не остановит. Я и сам знаю, на что иду. Страх, смятение давно стали привычными. Страх теперь для меня разменная монета.

На всякий случай я захватил с собой тонкую фляжку с отваром травы. Она лежала в заднем кармане брюк. Понадобится отвар или нет – я не знал.

Я въехал во двор административного корпуса без пяти семь.

Группа уничтожения генератора уже движется в направлении завода. Людоедов ведет Николай.

Менги еще ни разу не были на территории завода. С тех пор как спираль самоорганизовалась, по ее обычному маршруту нельзя достичь конца. Кроме меня, никто не смог преодолеть этот путь.

Людоеды, вооруженные ломами, монтировками и кувалдой, приближаются к заводу.

Какие искушения зреют в нечеловеческих сердцах?

Я грубо блефовал, угрожая Илье подготовленной группой, которая должна будет принять самые решительные меры в случае нарушения менгами обязательств. Даже если бы мне удалось набрать такую команду, вряд ли в самую решительную минуту люди посмели бы поднять руку на чудовищ, перед которыми испытывали многолетний страх.

Илья, конечно, предполагал, что я блефую. Тем не менее, я высказал ему свою позицию. Теперь оставалось полагаться только на честность Ильи – то качество, которым я сам в этой игре в любое время готов был пренебречь.