Джефф Карлсон - Проклятая война

Затем Рут очутилась в темноте. Оба мужчины направили лучи фонариков на соседний дом. Дверь была открыта, и Ньюкам выдохнул:

— Сюда не заходим. Идем дальше.

Рут оступилась, шагнув одной ногой за край вымощенной дорожки. Она упала, ударившись подбородком, но заставила себя встать с помощью того же ослиного упрямства, которое так помогало ей в работе. Все ее мысли сосредоточились на одной цели.

«Идем дальше».

Кэм схватил ее за куртку.

— Помедленней, — пропыхтел он. — Нам надо быть осторожней.

Рут, не ответив, рванула вслед за фонариком Ньюкама. Она знала то, чего не знали они. Очень немногие из подростков пережили серьезное заражение. Из детей его не перенес никто. Меньший вес делал ее уязвимой, Рут всегда грозили более опасные травмы, чем обоим мужчинам.

Женщина понимала, что ненавидеть тех, кто сильнее, нерационально и глупо, но поделать ничего не могла. Боль подхлестнула ненависть. Рут попыталась хотя бы не выдать своих чувств.

— Давай! — прокричала она.

Набрасываться на Кэма с обвинениями было бесполезно — но почему тот не предупредил их? Ведь он не спал.

«По крайней мере, не должен был спать», — услужливо шепнула новорожденная ненависть.

Затем женщина снова упала. Ботинок зацепился за что-то, и, перекатившись через ломкую живую изгородь, она рухнула на землю. Ей как будто отвесили пощечину.

Рут лежала неподвижно, тихо, мелко дрожа и прислушиваясь к боли, терзавшей кисть руки. Даже эмоциональные качели остановились.

— Я же сказал, помедленней! — крикнул Кэм, освещая ее фонариком.

В луче кружились пылинки, и Рут заметила маленький черный дворовый фонарь, примотанный к ее ноге выдернутым проводом.

— Так ты все ноги на хрен переломаешь, — опускаясь на колени, резко бросил Кэм.

Юноша потянул за шнур, и только тут Рут заметила, как его трясет. Кэм снова и снова дергал головой, пытаясь почесаться ухом о плечо.

Рут вскинулась, услышав глухой удар. Ньюкам таранил плечом парадную дверь дома. Внезапно раздался треск — рама подалась, и спецназовец ввалился внутрь.

— С нами все будет в порядке, — сказал Кэм, но это были лишь пустые слова.

И все же они помогли. Рут кивнула. Во всем случившемся не было его вины. Возможно, на грузовик налипло больше наночастиц, чем на лодку, да и вес сыграл свою роль. Когда-то Кэм серьезно повредил ступни и руку, а особенно пострадало ухо. Вряд ли он мог заметить техночуму раньше нее. Просто Рут привыкла полагаться на него во всем, было это оправданно или нет.

— Ты можешь встать? — спросил Кэм, протягивая ей руку.

— Чисто! По-моему, тут чисто! — прокричал Ньюкам изнутри дома.

Кэм и Рут поспешили по аккуратной дорожке к крыльцу, на котором все еще лежал коврик с надписью «Добро пожаловать».

В прихожей были полы из темного дерева. Рут краем глаза увидела просторную столовую. Ньюкам стоял на лестнице, ведущей на второй этаж, и махал им рукой. Пальцы судорожно подрагивали.

— Сюда, — сказал он, поднимаясь первым.

Свет его фонарика заблестел на небольшой коллекции фотографий в застекленных рамках. Семья. Лица. Рут с трудом переставляла ноги. Наткнувшись на стену, она сбила на пол две фотографии, а Кэм врезался в одну и разбил стекло.

Наверху Ньюкам развернулся и провел их в спальню, когда-то явно принадлежавшую мальчику — с голубыми обоями и двумя черно-белыми плакатами футболистов. Лучи фонарей заметались по комнате. Кэм захлопнул дверь. Ньюкам, нагнувшись над односпальной кроватью, сорвал с нее одеяла, а затем, встав на колени у двери, закупорил ими щель внизу.

— Окно, — выдохнула Рут.

Кэм, выдернув ящики гардероба, швырнул их на пол. Схватив одежду в охапку, он принялся запихивать трусы и рубашки в зазоры между рамами.

— Нормально?

Рут покачала головой, а затем кивнула, борясь с вызванным болью отупением.

— Лучшее, что мы можем сделать, — сказала она. — Сейчас станет хуже.

В безопасности этой комнаты вакцине осталось побороть только частицы чумы, уже проникшие в кровь, и те, что люди принесли на одежде. Но, пробежавшись и вспотев, они увеличили скорость абсорбции.

Рут всхлипнула. Левая нога зачесалась, предвещая новую атаку техночумы. Лезвия, терзавшие руку, превратились в жидкий огонь, пожиравший кости и узлами скручивавший мышцы. Пальцы застыли клешней паралитика. Клаустрофобия набирала силу, разрастаясь, словно раковая опухоль, притупляя разум и оставляя место лишь детским страхам и мукам совести.

Кэм терпел молча. Ньюкам, однако, бился головой о стену.

— Не надо, — прошептала Рут. — Не надо.

Наконец жжение стихло, сменившись более привычной болью. Все было кончено. Стянув очки и маски, они с наслаждением глотали затхлый воздух комнаты. И все же Рут старалась не смотреть на спутников. Она чувствовала себя слишком уязвимой, ей было стыдно. Она ощущала благодарность, но благодарность, смешанную с отвращением.

Кэм выглядел чудовищно. Старые раны. Его смуглую кожу латиноамериканца пятнали нарывы. Зачастую они возникали на одном и том же месте, распахав щеку рубцами и оставив проплешины в бороде. Но больше всего пострадали руки. Кисти покрылись шрамами и сыпью, а на правой уцелели только три пальца. От мизинца остался крючковатый нарост отмерших тканей, изъеденный почти до кости.

Рут Голдман не отличалась особой религиозностью. Большую часть ее взрослой жизни работа отнимала слишком много времени, чтобы она беспокоилась о Хануке или Песахе, — не считая тех случаев, когда Рут приезжала навестить мать. Но сейчас она испытывала что-то вроде мистического озарения, слишком лихорадочного и слишком сложного, чтобы можно было осмыслить все сразу. Рут скорее умерла бы, чем согласилась на такие страдания, и в то же время ей хотелось быть похожей на Кэма, такой же спокойной и сильной.

Кэм вытащил из рюкзака последние запасы воды, немного вяленого мяса и крекеров. Рут казалось, что в желудке плещется кислота, но Кэм все же заставил ее поесть, и стало немного полегче. Затем он вытряхнул из пузырька таблетки мотрина и раздал их по четыре на каждого — незначительная передозировка. А потом они попытались еще поспать, потому что вымотались до предела. Мужчины уступили ей узкую кровать, а для себя расчистили немного места на полу. Однако той ночью Рут уже не удалось уснуть.

В желтоватых рассветных лучах комната казалась больше, чем вчера. Везде, кроме пола, еще сохранялось какое-то подобие порядка. Плакаты. Игрушечные роботы и книги на полках. Рут старалась не поддаваться эмоциям, но она слишком устала. Все тело болело. Она мысленно оплакала этого безымянного мальчика и все, что он собой воплощал. Но в глубине ее горя затаился холодный и упрямый гнев.